Неупиваемая Чаша (сборник) - стр. 66
– Вот и освобождение от всего… Освободительный порошок! Если в водке, то очень скоро подействует…
Трахнул я по бумажке, и весь его порошок – фук! И говорю:
– Вы с ума сходите! Помимо вас нам неприятность… То Кривой от нас удавился, теперь вы ознаменуете! Да что мы, ироды какие, что ли?
И принялся он плакать.
– Все, – говорит, – пропало теперь, Яков Софроныч… Что вы со мной сделали!
– Да с чего вы, с чего? – спрашиваю. – Еще молодой человек, сильный…
А он взял себя за голову и качается…
– Нет душе моей покою, и опротивела мне жизнь… Хоть бы убить кого! Хоть бы раздробить мне что!
Схватил трубу свою, но я вырвал.
– Не скандальте, прошу вас! – говорю. – Наталья Яковлевна спит…
Хоть этим его унять. Притих.
– Да, – говорит, – Наталья Яковлевна… Яков Софроныч! – и так с чувством произнес и в грудь себя кулаком. – Очень во мне сил много, а нет мне ходу никакого… Сдохнуть бы…
– Жизнь, – говорю, – от Господа нам дана, и надо ее прожить…
– Наплевать мне на жизнь! Что я от нее видел? Был я на хрустальном заводе… Папаша мой всю грудь себе отдул на бутылках, матери не знал… Катюшка… от жизни отравилась… А меня на музыку… Сволочь, сукин сын! Зачем он меня на музыку распустил? Подлец!
Стал я его успокаивать. Ничего не действует.
– Грамоте не выучили, а у меня в башке каша… Я, может, знаменитым человеком стал бы, очень во мне сил много!.. А меня вот на это дерьмо пустили. – Это он про трубу-то. – Хозяин, – выругался он очень неприлично, – сирот мальчишек согнал. Я, – говорит, – им всем кусок хлеба дам и учрежду оркестр духовой… За каждую ноту драли! В Питер возил нас, генералам хвастал… Вот, говорит, что я из дураков сделал… Все с куском хлеба… А? Идите и играйте на воздухе и помните заботы!.. А! Старый черт! А у самого сто двадцать миллионов!.. Дедки моего нет… Застегали на каторге… Он им головы рвал напрочь…
Зубами заскрипел и глаза вытаращил. Стал я его уговаривать – ничего.
– А теперь… в мобилизацию… защищать отечество… Какое отечество? – И опять в трубу ногой…
И потом все на голову жаловался. Простился я с ним и Богом его постращал, чтобы и не думал. И пошел спать… И вот тут началось все…
XV
Надо полагать, что третий час шел… Звонок. Луша меня разбудила.
– Звонок к нам, Яков Софроныч…
И сам я услыхал: резко так. А у нас простой колокольчик был – дребезжалка. Что такое? Подбежал, в чем был, к двери. И Колюшка вскочил, брюки натягивает. И Черепахин выбежал, бубнит:
– За мной… на мобилизацию…
– Кто такой? – спрашиваю.
– Отпирайте! Телеграмма! – так решительно.
Открыл, а там целая толпа. Полиция… Вошли, и враз с черного ходу стук, и один из них сам кинулся открывать. И оттуда вошли. Один чиновник с кокардой, пристав наш еще, околоточный, и еще двое в пальто, и еще дворник.