Неправильный боец РККА Забабашкин - стр. 32

Предложил оставить пока его в живых для будущего допроса.

Ещё три палатки мы закидали немецкими гранатами, что ранее изъяли у уничтоженного ганса. Гранаты закончились, а их воздействию не подверглась всего одна палатка, на которой был нарисован небольшой красный крест.

– Там раненые? – предположил Твердев.

Я с ним категорически не согласился и, помотав в отрицании головой, сказал:

– Уже нет, товарищ бывший подпольщик. Теперь там только убитые.

Посмотрел по сторонам и, заметив полуживого диверсанта, поднял его, помог дойти до палатки и, прислонив его тело к входу, толкнул вперед, сам, присев, проследовал за ним.

«Бах!» – тут же прозвучал выстрел.

Я же, закрываясь падающим телом, сразу же нашёл стреляющую по мне цель. Диверсант уже разрядил свою винтовку в своего же камрада, приняв того за противника, в меня ему уже стрелять оказалось нечем, он должен был перезарядиться, но я ему второго выстрела сделать не дал, а влепил пулю в грудь. И пока тот оседал, я выстрелил ещё в одного из двух врагов, который сидел рядом с лежащим на земле раненым.

Однако, уже нажимая на спусковой крючок, в последний момент я увидел, в кого сейчас полетит пуля, и, приложив все силы, резко повёл стволом вбок.

Прозвучал выстрел, пуля попала в стенку палатки и никого не зацепила. А синхронно вместе с выстрелом раздался и душераздирающий крик:

– Забабашкин! Лёха, не стреляй, это мы!

Диверсант, подстреленный мной, оказался ещё жив. Лёжа на земле, он откинул подальше свою винтовку и, протянув руки вверх над собой, стал что-то хрипеть, показывая на пленных.

– Гнида, – зло проскрежетал Садовский и с лежака, рядом с которым находился, дотянулся до винтовки. После чего, схватив её, не обращая внимания на мой крик: «Не стреляй! Он пригодится!» – выстрелил в лежащего врага несколько раз.

С такого расстояния промазать было довольно трудно, а потому все три пули вошли точно в тело.

Я навёл на Садовского винтовку и приказал:

– Миша, брось оружие и садись.

Тот отрешённо посмотрел на меня, сел на лежак, где находился раненый, но живой Апраксин, который негромко сказал:

– Пришёл за нами, Алёша. Спасибо тебе.

А Садовский тем временем, схватившись руками за голову, заплакал.

– Ляксей, мы тут… А они…

Я прервал его слёзы.

– Помолчи. Успокойся. Сейчас всё решим.

Зрелище было мало того что странным – здоровенный детина плачет, – так ещё и душераздирающим. Боец рыдал так безутешно, что у меня сжалось сердце.

– Лёшка, как там у тебя? – издалека крикнул Воронцов.

– У меня тут сюрприз, только вот не знаю, радоваться нам от этого или нет, – сказал я и, кивнув на выход, приказал: – Сели на корточки, подняли руки вверх и гуськом выходим наружу.