(не)жена для олигарха - стр. 8
Господи, Сашка, о чём ты думаешь? Он же купил тебя, как куклу в магазине, так же поимеет и бросит. Нужна ты ему со всем своим тонким внутренним миром сельской библиотекарши!?
— Куда бежать? — неожиданным вопросом прерывает мои мысли Демидов.
— Кому бежать? От кого бежать? — непонимающе хлопаю ресницами.
— Да, блядь, мне! — звереет он.
— Зачем?! — всё ещё не могу врубиться я.
— За надом, дура деревенская! — ревёт он. — Где эти ваши грёбанные удобства?!
— Т-там… — машу рукой в сторону двери и, наконец сообразив, о чём речь, густо краснею: мы ведь едва знакомы, а уже такие интимные подробности. — Домик такой… серый, дощатый…
Демидов поднимается и какой-то шатающейся, полупьяной походкой идёт прочь.
А я кидаюсь к окну, путаясь в порванном платье. Меня неожиданно накрывает дурное предчувствие. Но как оказывается — поздно!
Демидов, разумеется, никогда не видел сельских «удобств», что стоило предположить. А поскольку сам мужчина весьма габаритный, то строение выбирает себе под стать.
Ага — наш курятник.
Когда я подбегаю к окну, из-за дверей птичника уже доносится воинственно-торжествующее кукареканье и отборный четырёхэтажный мат.
Я понимаю: Федосей разбужен, страшно зол и вышел на тропу войны.
Оседаю на пол, хватаясь за голову…
Дальше всё несётся, как в дешёвом водевиле: из курятника вылетает Демидов, весь всколоченный и в перьях, за ним с грозным кудахатаньем мчится, распушив крылья, Федосей… Петух у нас — настоящий господин и повелитель курятника: большой, важный и очень гордый. А главное — терпеть не может, когда кто-то без спросу вторгается на его территорию. Тут он спуску не даёт.
Вот и сейчас — а я снова высовываюсь в окно и наблюдаю эту картину маслом — Федосей подскакивает, громко хлопает крыльями и клюёт Демидова точно в мягкое место.
Мат стоит такой, что уши реально сворачиваются в трубочку.
— Уберите эту мерзкую тварь! — вопит двухметровый мужик, удирая от разъярённого петуха.
Путь Федосею перекрывает один из мажоров, что приехали сюда вместе с Демидовым.
— Ваня! Ёб твою мать! Я щаз его пристрелю! — и выхватывает пистолет.
Настоящий или нет — мне не разглядеть. Видимо, и не мне — тоже. Потому что между зло кудахчущим птицем и новоявленным стрелком кидается бабушка. Расставляет в стороны руки и начинает причитать:
— Ой, что ж это делается?! Сначала внучку, кровиночку, чести девичьей лишили, теперь последнюю животинку убить собираются! Ой, рятуйте, люди добрые!
Воет бабушка искусно, мастерски, даже Станиславский крикнул бы: «Верю!» У парня аж глаз подёргиваться начинает. Оружие он, разумеется, прячет и даже руки вверх поднимает, видать, от греха подальше.