Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - стр. 98

Дом особого назначения стоял на невысоком холме. Сам Екатеринбург – город горняков и рабочих-металлургов, раскинулся на восточном склоне «Красных» Уральских гор. Построенный на угловом участке на довольно крутом склоне Вознесенской горки, этот красный двухэтажный каменный особняк с маленьким усадебным садом принадлежал богатому купцу Н. Н. Ипатьеву214. В апреле 1918 года он получил распоряжение съехать в течение двадцати четырех часов. Перед прибытием Николая Александровича и Александры Федоровны практически вплотную к стене особняка был возведен деревянный забор, скрывавший дом и сад и поднимавшийся до окон второго этажа. Позже поставили другой забор, который скрыл здание до самого карниза, а также главный вход и ворота. Комнаты первого этажа превратили в караульные и служебные помещения, второй этаж стал тюрьмой с двойными окнами, которые закрасили белой краской, чтобы никто не мог выглянуть на улицу. В доме и на улице большевики установили сложную систему часовых и постов с пулеметами215.

Когда из Тобольска прибыли остальные члены семьи и свита, двенадцати заключенным предстояло разместиться в пяти комнатах. Николай Александрович, Александра Федоровна и Алексей Николаевич заняли ту, которая выходила на большую площадь с церковью Вознесения. Другую комнату отдали Великим Княжнам, а доктор Боткин, преданный врач семьи, и четверо слуг (служанка, лакей, повар и поваренок) поселились в остальных. Революционные солдаты первого гарнизона были бывшими фабричными рабочими Екатеринбурга. Трое из них, вооруженные револьверами, постоянно дежурили у дверей царских комнат. Начальник внутренней охраны, Авдеев, был горластым задирой, он постоянно срывал раздражение на бывшем Царе, прозванного солдатами «Николаем-кровопийцей». Как само собой разумеющееся, все просьбы семьи отвергались. Солдаты входили в комнаты, когда им вздумается, и даже сопровождали Великих Княжон в уборную, которую они разрисовали неприличными рисунками с изображениями Императрицы Александры Федоровны и Распутина216.

Августейшие узники сохраняли твердость духа. В то время как в комнате на первом этаже солдаты пели революционные песни «Вам не нужен золотой идол» или «Смело, товарищи, в ногу»217, Александра Федоровна с дочерьми пели Херувимскую песнь и другие песнопения, чтобы заглушить шум, исходивший от пьяных солдат218.

Заключенные не могли ничего поделать. Оставалось только терпеть. Разрешены были лишь короткая дневная прогулка, чтение, рукоделие. Прикованный к постели Цесаревич играл с игрушечным кораблем. Чтобы развлечься, он делал к нему маленькие цепочки из проволоки. Многим позже Гиббс нашел и сфотографировал недатированное письмо, которое, как он полагал, являлось последним из написанных Алексеем Николаевичем. Оно было адресовано его старому приятелю, сыну доктора Деревенко Коле: