Наследники скорби - стр. 8
Он виновато развел руками, после чего продолжил:
– А Яська вроде свой – родня, к тому же один, как перст. Авось сбережет дело родовое. Да и мне не так муторно. Вот закончишь служение, вернёшься, будет, что перенять в оборот.
Колдун сперва не понял, о чём толкует собеседник. Но когда понял и заглянул в выцветшие слезящиеся глаза, то слова, готовые сорваться с губ, примерзли к языку. Сколько было в Строковом взоре надежды! Не смог сын разуверить отца. А потому молча кивнул и сжал костлявое плечо. Незачем старому хлебопёку знать, что служение Цитадели не закончить до самой смерти.
* * *
Вечером, дождавшись, покуда отец заснёт, Тамир сдернул с сундука посапывающего Яську и потащил на двор. Паренёк от ужаса лишился голоса, лишь разевал рот в беззвучном крике, цепляясь за дверь. Решил, видать, что хотят его вышвырнуть на улицу, на потеху ходящим. Но обережник безжалостно выдернул трясущегося мальчишку из избы, да ещё подзатыльником наградил.
– Не блажи, – шикнул. – Со мной не сожрут. Поговорить надо.
Малец отчаянно закивал и попятился обратно в дом.
– Да стой ты, дурень, – дёрнул его за ухо обережник, не желая пускаться в долгие объяснения о том, что бояться нечего, поскольку защитные резы на подворье он обновил.
За шкирку Тамир выволок трясущегося паренька под старую липу, отвесил ещё пару затрещин, чтобы перестал вырываться, и сказал:
– Слушай и вникай, бестолочь. Я через день уеду. Завтра поутру сбегаешь за посадником, скажешь: на Строковом дворе ждёт его колдун. Пусть придёт – дело есть.
– Господин, – залепетал мальчишка, у которого горели разом и затылок, и ухо. – Дак он же меня и слушать не станет…
Перед глазами возникли роскошные хоромы городского головы, к которым даже подступиться было боязно. Да ещё в вихрастой голове Яськи не укладывалось, что почтенный Хлюд – самый богатый купец Елашира – к кому-то явится по приказу, будто холоп.
– Как же я такое самому посаднику скажу?!
Но страшный гость не разделял его робости, лишь усмехнулся и ответил:
– Ртом.
В ответ Яська испугано икнул, в душе моля Хранителей, чтобы сын Строка побыстрее отбыл восвояси – в крепость или ещё куда, подальше только. В умишке шевелилась тревожная мысль: «Такой прирежет, не дрогнет. А потом ещё и поднимет». И мальчишке блазнилось, будто въяве он чувствует страшную силу, которая волнами расходилась от колдуна. Но Тамир не заметил, какой жути, сам того не желая, нагнал на паренька, и продолжил говорить:
– Завтра, едва от старосты вернёшься, весь дом от крыльца до охолупня отмоешь. И не приведи тебе Хранители хоть вершок пропустить. Впредь будешь держать всё в чистоте, а за отцом моим ходить, как за родным. Одряхлел он, но на закате дней жить будет, как человек, а не как свинья в хлеву. В баню води каждую седмицу. Стирай. Хлёбово готовь. Да пока он в разуме, проси, чтобы ремесло передал. Как помрёт — дом и пекарня тебе отойдут. Посаднику скажу завтра. Но заруби на носу: узнаю, что слово худое отцу сказал, обворовал или хоть на оборот кончину его приблизил — живьём в землю зарою.