Наследники или ренегаты. Государство и право «оттепели» 1953-1964 - стр. 18

Георгий Максимилианович после июньского Пленума ЦК КПСС 1957 г. (о котором мы расскажем в § 4 настоящей главы) был выведен из состава ЦК и в июле 1957 г. отправлен работать директором гидроэлектростанции в Усть-Каменогорск, а затем в августе 1958 г. – директором тепловой электростанции в Экибастуз. В ноябре 1961 г. по требованию Хрущева был исключен из членов КПСС. При Брежневе в 1968 г. вернулся в Москву. Умер 14 января 1988 г., похоронен на Кунцевском кладбище в Москве. Несмотря на неоднократные обращения, в партии восстановлен не был.

Сама по себе смерть Сталина, а также неудачные, но все-таки попытки изменить некоторые базовые постулаты режима имели необратимые последствия. Казавшаяся незыблемой конструкция сталинизма стала шататься.

В 1953–1954 гг. были пересмотрены основные политические дела, связанные с послевоенными репрессиями. В связи с амнистией и частичной реабилитацией после истечения срока заключения на волю стали постепенно выходить и политические заключенные. Пусть их количество было пока невелико, но сам факт их освобождения заставлял задумываться об отношении режима к своим гражданам.

А отношение это было брезгливое – как к бездушному расходному материалу. Касалось это не только невинно репрессированных, но и крестьян во время сплошной коллективизации, солдат во время кровавой войны и вообще отношения начальства к своим подчиненным.

Вытекало это прискорбное обстоятельство из концептуальных основ марксизма-ленинизма, согласно которому течение истории обусловлено некими объективными закономерностями, и потому победа коммунизма неизбежна. При этом люди понимаются не как личности, а как функции, исполняемые в соответствии с повелениями других функций, стоящих выше по иерархической лестнице, – в общем, навязший в зубах образ мелких винтиков в мегамашине. Они могут быть самыми разнообразными, в том числе и в виде «врагов народа», «лагерной пыли», шпионов, диверсантов и т. д.

Вряд ли кто в то время мыслил такими категориями и вообще оперировал понятием «тоталитарный режим», но многие чувствовали несправедливость и обиду. Особенно обидно было представителям элиты (партийным функционерам, управленцам, военачальникам, научной и творческой интеллигенции), которые имели повышенную личную самооценку. Впрочем, и простым людям было обидно за свое полунищенское существование, беспомощность перед бездушной бюрократической машиной, высокомерное отношение со стороны представителей элиты, зримо проявлявшееся в наличии спецраспределителей, персонального транспорта, спецсанаториев и прочих привилегий.