На сто первой версте - стр. 33
Я вмешиваюсь в бабушкин рассказ:
– Бабушка, а как они в печку полезут, если там огонь, они же лапу варили в чугунке?
Бабушка сердится:
– У них две печки было, в каждой избе раньше всегда были две печки – одна лежанка, чтобы старые кости греть, она теперь у Лидушки стоит, на ее половине, а другая – как у нас с тобой, голландка, с шестком для чугунков да горшков. Понял?
– Понял, – смиренно соглашаюсь я.
Бабушкина сестра тетя Лида жила на другой половине избы со своей собственной печкой-лежанкой и к нам носа не казала.
– Ну вот, – продолжала свой рассказ бабушка. – Полезли мужик да баба в печку, которая лежанка, там дымоход прямой, широкий. Мужик пролез, а баба застряла, толстая была…
– Как тетя Рая?
– Ну, может, потоньше, но все равно застряла. Мужик ее за руку тянет-тянет, тянет-тянет, вытянуть не может. А уж медведь в избу вошел, говорит грозно: «Не вижу, где вы тут. Вот чугунок кипит с моей лапой, а где вы сами-то? Под лавкой нет, в сундуке нет… Ах, вот вы где, вы в печке-лежанке!» И стал медведь печку ломать, толкает-толкает. Рухнула печка, а вместе с ней и труба, вот тут-то бабе свободней стало, повисла она, и мужик ее мигом на крышу вытащил. Стали они кричать, сбежались окрестные мужики с кольями, да и уходили того медведя насмерть. Смотрят и диву даются: мертвый медведь на глазах в человечий скелет оборотился, а на груди его – орден царский, в котором Бардыгина хоронили. Потом и скелет растворился, исчез. Во-от оно как, Санёга!
Я молчу какое-то время, потом спрашиваю:
– Так, выходит, бабушка, что медведь тот и был Бардыгин?
Теперь уже бабушка молчит, соображает что-то.
– Какой такой медведь-Бардыгин? Это разве я так сказала?
– Ну, про орден-то царский, он же у Бардыгина был.
– Ерунды не говори, спи давай, ночь на дворе.
Бабушка часто вспоминала проводы Бардыгина в последний путь, когда смотрела на жиденькие похоронные процессии, плывущие за нашим окном: «Да уж, это тебе не бардыгинские похороны!» Конечно, случались и при мне огромные толпы народу – помню, как хоронили всем городом девятнадцатилетнюю девушку, она внезапно умерла от разрыва сердца перед свадьбой, и ее положили в гроб в подвенечном платье с фатой. Вышли они с женихом из «Мосторга», что на площади нашей главной, а тут, глядь, автобус к остановке подходит, ну и давай бежать к нему, им в микрорайон ехать надо было… Жених в автобус успел заскочить, ей руку тянет, а она, сердешная, как только ступила на подножку, так и дых вон.
Очень тогда весь город переживал из-за этой печальной смерти, а бабушка в разговорах с соседями особенно дивилась, что все продукты и кушанья, заготовленные на свадьбу, пошли на поминки. Судьба! Воля Божья. Бабушка плакала, глядя на гроб, который несли мимо нас из церкви после отпевания: «Какая молодая, за что?», а за гробом валом валили бесконечные толпы егорьевцев, от мала до велика, дети гурьбой, старики…