На сто первой версте - стр. 32
…Через много лет я узнал, что вся эта история – правда. Ну, кроме того, что касается оживших покойников. Хотя, как знать, может, и про покойников – тоже правда.
Ух и отплясывали на косточках ваших, земляки мои, егорьевцы, коих угораздило стать при царе щедрыми да благодетельными! Других-то в Троицком монастыре не погребали. Конечно, после войны уже мало кто знал, что пляски эти – на гробах. Но бабушка еще помнила, по рассказам ее мамы в основном, как весь город шел за гробом Бардыгина, мимо построенных им за свой счет гимназий, церквей, мимо больницы наипервейшей по тем временам, мимо городского музея, мимо чудесного «бардыгинского» горсада с чугунной оградой… Гроб сообразили установить на широкой деревянной платформе, и под ней постоянно сменялись плачущие егорьевцы – всем хотелось хоть немножко пронести на своих головах дорогого покойника.
– А как надругались над могилой Бардыгина, у нас в лесу появился медведь-шатун, – пугала меня бабушка нарочито загробным, таинственным голосом, когда мы возлежали на своих лежбищах, я – на диванчике, бабушка – на кровати чугунной, в темноте, сказки рассказывали – вернее, бабушка рассказывала, а я слушал, замирая. – Он, медведь этот, зимой лапу сосать в берлогу не завалился, а все бродил и бродил по лесу. Вот пошел как-то в лютый мороз мужик с нашей улицы в лес, хворосту собрать, дрова тогда были – не укупишь, так дорого, это ж в начале двадцатых годов, холод и голод. Нарубил валежника, тут прямо на него этот медведь-шатун и выйди. Мужику делать нечего: либо помирать лютой смертью в когтях у зверя, либо медведя того осилить. Стал он топором отбиваться да и убил шатуна. Дух перевел, думает: а ведь мясцо-то съесть можно, только уж больно тяжел медведь, не дотащить до дому. Пришлось лапу медвежью топором отрубить переднюю, которую мишка в берлоге зимой сосет. Положил он отрубленную лапу на санки, хворостом сверху прикрыл, чтобы не отняли у него лихие люди по дороге, да и назад к своей бабке вернулся. Довольный, инда светится весь, хвастает: «Вот, бабка, сейчас мы с тобой лапу медвежью в печке сварим, до́сти наедимся!» Растопили печку, поставили чугунок с медвежьей лапой на шесток, варят и радуются. А медведь-то был чародейский! Уж ночь на дворе, они слышат – ворота трещат от сильных ударов, испугались, и голос такой страшный: «Эй, мужик да баба, вы лапу мою варите да есть ее хотите, а я вас самих сейчас убью и съем!» Куда им деваться? Хотели в окно вылезти – поздно, медведь уже во дворе, уже ворота сломал. В подпол залезть? Так ведь оттуда потом не убежишь, так и будешь сиднем сидеть, пока медведь не найдет, тут уж никак лютой смерти не избежать. А медведь уже в избу ломится, дверь трещит: «Эй вы, мужик да баба, вы лапу мою варите, а я вас сейчас убивать буду!» Мужик и говорит бабе: «Полезем в печку, а там по трубе как-нито на крышу выползем, закричим, на помощь звать будем».