На солнце и в тени - стр. 51
– Где?
– В Брин-Море.
– Ага.
– И я не вполне доктор философии. Но даже я понимаю, что вы никогда не смогли бы пробить что-то вроде этого.
– Думаете, я не пробил?
У нее слегка приоткрылся рот, но она продолжила свою мысль:
– Профессуру хватил бы удар.
– Вы так говорите, потому что вы, видите ли, девушка, а у девушек нет того, что есть у парней, – козлиной способности биться головой в какой-нибудь тяжелый предмет, который никак не сдвигается.
– Разве это не бессмысленно?
– Да, если не считать того, что в один раз на миллион он все-таки сдвигается.
– И что, сдвинулся?
– Нет.
– Что же случилось?
– В общих чертах?
– У нас же есть время.
– Я поступил в тридцать седьмом…
– Куда?
– В Гарвард, – ответил он таким тоном, словно опасался, что его сейчас ударят. Он всегда говорил об этом именно так.
– Только не это, – сказала она, очень раздраженная.
– Почему вы так говорите? – спросил он, хотя и сам знал почему.
– Гарвардские парни считают себя полубогами, а это вовсе не так. Они приезжали в Брин-Мор, словно Аполлоны в своих колесницах.
– Я таким не был, – сказал он. И это было правдой.
– Я знаю. – Потом ее осенило, и она сказала: – Вы старше меня на восемь лет.
Он подсчитал.
– Вы окончили колледж в прошлом году?
– Да.
Она казалась ему намного старше двадцати трех, а ей казалось, что он гораздо моложе тридцати одного или двух лет. Шок, однако, быстро миновал.
– Чтобы вот так написать о Средиземноморье, сколько языков вам понадобилось бы знать?
– Один.
– А сколько вы знаете?
Отвечая, он считал на пальцах.
– Так много?
– Все плохо, за исключением, пожалуй, английского. К сожалению, я не знаю турецкий.
– Какая трагедия, – сказала она. – Как вы только обходитесь без него в Нью-Йорке?
– Справляюсь, но все мои знания – ничто. Ваша песня… – Ему пришлось остановиться и начать сначала. – Ваша песня… некоторые ее слова. Ваше произношение. То, как вы пропели эти слова, как вы их выразили. Я не сделал ничего, что могло бы с этим сравниться. Никогда не видел ничего, столь же совершенного. Одна только цезура во второй строфе – это так необычно…
– Но это всего лишь половинная нота, – перебила она.
– Может, это лишь половинная нота, но она бесконечно красива, она рассказывает все.
Он имел в виду «о вас», и она поняла, хотя вслух это произнесено не было.
И у нее, при всем ее немалом самообладании, не только пропал дар речи, но и перехватило дыхание, потому что это было правдой, потому что раньше она не понимала, из-за чего это ей было послано. Не рискуя углубляться, она поспешила на поверхность.
– Вы меня слышали?
– Да.
Она опустила взгляд на скатерть, помолчала, сделала несколько глубоких вдохов, а затем снова посмотрела на него и сказала: