На солнце и в тени - стр. 49
Как и полагается паре пассажиров, которые вместе вошли и вместе выйдут, они сели рядом. Их бедра располагались достаточно близко, чтобы соприкасаться при случайных покачиваниях автобуса из стороны в сторону, и этого для обоих было достаточно, чтобы стереть из памяти предыдущие неловкие моменты. Каждое касание, чувствовала она, по силе воздействия было соизмеримо с двумя глотками джина.
– Чем вы занимались во время войны? – спросил он, не отрывая взгляда от ее профиля, тогда как она старательно смотрела прямо перед собой. Он неправильно оценил ее возраст: строение ее лица было таково, что даже в пятьдесят она выглядела бы на тридцать пять.
– Училась в колледже. Для военных нужд ничего особенного не делала, только бинты накручивала да кровь сдавала.
– Это нормально, – сказал он. – На войне мы ради вас и выкладывались. Мы же за вас сражались.
– Не за демократию, а за меня? – лукаво спросила она.
– Никогда не встречал человека, который сражался за что-нибудь иное, чем плоть и кровь живых и честь мертвых.
– А как насчет Атлантической хартии?
– Кто, черт возьми, знал об этом или задумывался?
– Мне просто жаль, что я не могла сделать чего-то большего, – сказала она.
– Одним своим существованием вы сделали более чем достаточно.
– Вы льстец, – как бы осуждающе сказала она.
– Отнюдь, – возразил он.
– Вы меня не знаете.
– Знаю, – сказал он. – Очень хорошо знаю. И вы меня знаете.
В начале вечера в понедельник ресторан был почти пуст. Ожидая, когда их проведут на террасу, они впервые оказались наедине в маленькой тихой комнате. До тех пор они были только под открытым небом и в шумном и оживленном кафе-автомате с потолком в сорок футов и крутящимися вентиляторами. Здесь воздух был неподвижен и царила почти полная тишина. Стоя рядом с Кэтрин, Гарри принюхивался. От Кэтрин часто пахло хорошим универмагом: новой тканью, дорогими духами, свежестью и, когда при ней была сумочка, чудесной кожей. А когда временами, о чем ему только предстояло узнать, она выпивала джина с тоником, то запах можжевельника, исходивший от ее губ, был куда более пьянящим, чем запах алкоголя. Он спрашивал себя, понимают ли женщины, что их явно незначительные аксессуары часто имеют власть большую, чем атрибуты армий. Именно это он имел в виду, когда сказал, что война велась ради нее. Словно атом, во внутренних связях которого содержится сущность материи и энергии, ее взгляд, блеск ее глаз, хватка руки, эластичность волос при движении, манера стоять, румянец на щеках, взмах руки, тон голоса, звук, с которым защелкивался ее медальон, – все это была женщина как стимул и сущность бытия.