На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - стр. 54
– Дело не в моей должности, – сказал он. – Ты по-прежнему не всё знаешь обо мне, Заганос. Да, по должности я выше тебя, но кое в чём другом – гораздо ниже. Ты – человек, а я – нет. Я лишь похож на человека. Я – евнух, скопец. Ты понимаешь, что это значит?
Заганос молча кивнул.
– Я был бы рад, если бы ты назвал меня другом, – продолжал Шехабеддин, – но ты должен знать, что обычно с евнухами не дружат. Их используют. Если станешь дружить со мной, многие люди скажут, что ты хорошо устроился и с моей помощью непременно выслужишься. А если ты ответишь им, что сблизился со мной вовсе не ради выгоды, они подумают, что ты либо дурак, либо лжец.
– Но турецкие обычаи допускают дружбу с такими, как ты? Или не допускают? – спросил албанец. – Называть тебя другом для меня унизительно или нет?
Конечно, это обстоятельство являлось для Заганоса очень важным. Он был из тех, кто дорожит своей честью и добрым именем, однако Шехабеддин не смог удержаться от иронии:
– О! Совсем не унизительно. Называть евнуха другом не более унизительно, чем называть другом своего коня или ловчего ястреба. Если ты будешь оказывать им внимание, как лучшим друзьям, есть с ними за одним столом и дарить им подарки, то это сочтут причудой. Это необычно, но нисколько не унизительно. Дружба вовсе не обязательно должна быть между равными.
Заганос слушал внимательно, и сначала его лицо просветлело, а затем помрачнело. Он нахмурился.
– Если дружить с тобой – не унизительно, то почему ты так себя принижаешь? Ты ведь гораздо лучше, чем конь или ястреб. Ты… – он на мгновение запнулся, пытаясь подобрать наиболее удачное слово, чтобы выразить свои чувства, – почти человек.
– О! Благодарю. – Евнух всё так же иронично улыбнулся. – «Почти человек» – для евнуха это много.
– Если я обидел тебя, прости, – сказал Заганос, но разговор стал ему явно неприятен. Все эти игры со словами были не для него. Он любил простоту, открытость и ясность.
Шехабеддин вздохнул, уткнулся взглядом в ковры на полу и устало присел на одно из длинных мягких сидений, располагавшихся вдоль стен.
– Это ты меня прости. Я говорю не слишком понятно. Но главное я тебе объяснил. По положению я одновременно и выше, и ниже тебя, так что не стану смотреть на тебя свысока. Ты не будешь унижен. К тому же ни один обычай или закон, которые мне известны, не запрещают тебе дружить со мной и не осуждают этой дружбы. Единственное, в чём я вижу препятствие – так это в том, что ты сам не захочешь. Если говорить откровенно, я испугался этого. Ещё там, на пути в Гирокастру. Поэтому и сказал тебе: «Не торопись, если не знаешь, кто я».