На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - стр. 53
Смотр, состоявшийся на огромном внутреннем дворе крепости, закончился, все разъехались, а евнух отправился в свой дом в городе. Но никак не мог выкинуть из головы этого простодушного албанца Заганоса, с которым было так приятно говорить, потому что этот человек не прятался за словами, а был открыт. Не то что его собеседник, который нарочно скрыл своё имя и полагал, что это забавно.
Шехабеддину даже захотелось извиниться, но он подумал, что это неправильно. Вышестоящий не должен извиняться перед нижестоящим. «Проклятая должность», – думал евнух, расхаживая по комнатам дома, как вдруг явился слуга и сообщил, что «тимарлы Заганос» просит, чтобы санджакбей принял его.
В комнате для приёма гостей, где состоялась встреча, албанец вёл себя уже не так открыто и свободно, как несколько часов назад, на дороге. Появившись в дверях, Заганос вёл себя осторожно и смотрел не на собеседника, а в сторону:
– Прошу прощения, господин. Я явился, чтобы снова обменяться конями, как ты обещал. Я пошёл на конюшню, но твои слуги не хотят совершать обмен. Сказали, что нужно твоё разрешение.
– И это всё, зачем ты пришёл? – так же осторожно спросил евнух, приблизившись к посетителю и пытаясь заглянуть ему в глаза. – Ты хочешь забрать коня и покинуть мой дом? А как же дружба, которую ты предлагал?
Заганос потупился:
– Господин, теперь мне понятно, о чём ты говорил, когда предупреждал меня, что я не всё о тебе знаю. Ты не станешь дружить с человеком, который настолько ниже. Таких, как я, у тебя много…
– Триста пятьдесят пять, – сказал Шехабеддин, вспомнив число из отчёта, который ему показали перед смотром.
– А санджакбей один, – закончил Заганос, и в его голосе послышалось сожаление.
«Проклятая должность», – снова подумал Шехабеддин. Он хотел быть свободным и богатым, но быть санджакбеем совсем не хотел, ведь эта должность сковывала его по рукам и ногам. Он не мог отправиться на поиски семьи и не мог подружиться, с кем хочется. Однако в следующее мгновение пришла другая мысль: «Нет, я свободен. За мной здесь никто не следит, никто не приказывает. Или я так привык быть рабом, что теперь сам себе стану всё запрещать?»
Сердце вдруг охватила странная тревога – такая же, как в покоях у султана перед тем, как евнух решился играть в шахматы, а в итоге выиграл больше, чем мог представить. Опять возникло чувство, что сейчас должно произойти нечто важное, определяющее жизнь на много лет вперёд. Казалось, что если албанец сейчас уйдёт, а его дружеское расположение окажется потеряно, то это станет такой потерей, которую не восполнить ничем. Но удержать Заганоса можно было лишь одним способом – вести себя, как он, открыто и честно, и тогда Шехабеддин решился.