На обочине - стр. 57

– Папа, у нас что, бунт на корабле?

– Да, сынок! Только что здесь смешного? – спросил он неожиданно строгим голосом.

Юноша сконфузился и замялся, не зная, что ответить. И так и остался стоять, глядя растерянно на отца.

– Видишь ли, – пробормотал он, – я не хотел тебя обидеть.

Иван Николаевич подумал, что парень ни в чем не виноват, невольно улыбнулся и вдруг посмотрел так, будто хотел сделать нравоучение:

– Но ты имей в виду, всякий бунт усмирять надо. Властно и жестоко.

– Да, я согласен с этим, – ответил молодой человек, глядя на отца в упор.

Ханенко раскурил трубку, встал и, не говоря ни слова, пошел во двор.

В дверях конюшни выросла фигура конюха Игната. Это был человек невысокого роста в изношенной холщовой одежде, его черные с проседью волосы выглядывали из помятой валенки[2]. В густой взъерошенной бороде запутались остья ржи. Он же следил за псарней, в которой обитали более десятка гончаков для охоты.

Игнат, взглянув на помещика, поклонился:

– Плохие вести, пан? – с сочувствием спросил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Не твое дело, – отрезал Ханенко. – Ты лучше усадьбу обойди, да смотри мне, чтобы все в порядке было.

Конюх услужливо поклонился, кашлянул в кулак и быстро вдоль забора удалился с глаз долой от барина.

Последний меж тем размышлял вслух:

– Как же быть? К кому обратиться? Похоже, только исправник может помочь. Нужно срочно ехать в уездное управление.

Зайдя в дом, пан в задумчивости еще долго стоял у окна. Луна заливала светом двор и освещала старую яблоню. Ее сажали они вместе с отцом, когда Иван был еще ребенком. Всю свою жизнь он заставлял прислугу ухаживать за ней. Перекапывать и сдабривать навозом приствольный круг, аккуратно обрезать сучья. Но время не щадило дерево, часть ветвей засохла, зимой под снегом мыши безжалостно грызли кору. Он любил эту яблоню, она была памятью о его отце, а также его детстве и молодости.

На следующий день, встав рано утром после бессонной ночи, Ханенко приказал кучеру запрягать и, наспех позавтракав, отправился в уезд к исправнику.

Кучер усердно гнал лошадей, и кибитка пана ехала довольно быстро. Возницу же звали Петром, это был плотный, остриженный под кружок мужик, верой и правдой служивший хозяину. Ханенко всегда брал его с собой на охоту, и там кучер был на равных с помещиком. Сидел за одним столом, да еще и водки выпивал. Пан его звал Петрухой, хотя присущая тому внешняя солидность более чем гармонировала с его полным именем – Петр Георгиевич.

Василий проснулся, ярко светило поднимающееся над лесом солнце. В доме было шумно. Горничная, улыбаясь и что-то мурлыкая себе под нос, сообщила: