Моя навсегда - стр. 72

Ей открыла Олина мать. Увидев Маргариту Сергеевну, женщина испуганно охнула, вскинула руки, что-то забормотала, но та её не слушала. Толкнула дверь пошире и без приглашения шагнула в дом.

– Где? – спросила жестко. Женщина часто-часто заморгала. Но тут Оля вышла сама, в ситцевом халате, бледная, худая, просто кожа да кости. Приблизилась, глядя на неё как кролик на удава.

С минуту Маргарита Сергеевна просто смотрела на неё, на эту бестолковую, никчемную девчонку, бледную моль, ничтожество, которое и мизинца Ромкиного не стоит. Оля не выдержала её пронизывающего взгляда, виновато опустила голову.

– Ты… – наконец процедила она. – Ты хоть понимаешь, что ты с ним сделала?

Из боковой комнаты в прихожую вышел, вероятно, Олин отец.

– Кажется, я сюда гостей не звал, – изрек он недобро, но Маргарита Сергеевна его в упор не замечала. Не повела и бровью, вообще никак не отреагировала на его появление, продолжая смотреть на Олю.

– Ты его раздавила, сломала, растоптала… Не эти поганые лживые сплетни, а ты, – чеканила она каждое слово. – Ты и твое предательство. Ради тебя он был готов на всё. С его умом, его талантом… он мог столько всего достичь. Но он остался здесь, в этом болоте… только из-за тебя… наплевал на свое будущее. Он не просто любил тебя, он верил тебе больше, чем кому-либо. Чуть ли не молился. Думал, ты святая… – Маргарита Сергеевна с горечью усмехнулась. – А ты оказалась просто трусливым ничтожеством.

Она смерила Олю брезгливым взглядом и, не прощаясь, вышла.

– Домой, – устало бросила она водителю.

Может, зря она всё это затеяла. Это был не какой-то продуманный ход, это были чистые эмоции. Гнев, обида, возмущение, носить которые в себе она просто не могла. Чувства раздирали её и требовали выхода.

Ромка, если узнает, будет злиться, конечно. Ну и пусть. Маргарита Сергеевна редко шла на поводу эмоций, но сейчас она ни о чем не жалела.

Он ей так ни о чем и не сказал. Но вечером, когда она уговаривала его хоть немного поесть, Ромка вдруг сказал:

– Я хочу уехать. Навсегда.

25. 25

После ухода Стрелецкой в доме повисло гробовое молчание. Отец страшно вращал глазами, раздувал ноздри, сжимал-разжимал огромные кулачищи. Мать, глядя на него, тихо пятилась, одной рукой прижимая к груди кухонное полотенце, второй – нервно теребя его конец. Даже Пашка испуганно затих.

– Что ей надо было? – процедил отец. – Здесь! В моём доме!

Мать, не смея вымолвить и слова, качала головой и продолжала пятиться.

– Да как она посмела! – багровея, гневался отец.

Мать испуганно кивнула.

– А ты что молчишь? – он перевёл взгляд на дочь.