Моя навсегда - стр. 67
И тем не менее Оля произнесла чужим голосом:
– Рома, пожалуйста. Ты не должен здесь быть. Уходи, прошу.
– Почему? – Он оперся о деревянный прилавок рукой, чтобы не шататься. Перед глазами всё плыло и качалось.
– Просто уходи. Пожалуйста, – взмолилась Оля.
– И это всё? – с горечью выдохнул он.
Она не ответила, снова низко-низко опустила голову. Ромка выдержал минуту, долгую, мучительную. Казалось ему, что сердце его сейчас не выдержит – так было больно в груди, как никогда. А, может, ещё надеялся до последнего, что она передумает. Но Оля молча, глядя в пол.
Ромка уходил прочь, чувствуя спиной чужие ядовитые взгляды. Ему казалось, что они отравляли кровь и выкачивали из него последние силы.
Не первый раз он сталкивался с такой злобой, только раньше ни эти взгляды, ни слова, ни проклятья его не ранили. Олина любовь хранила его словно защитный тотем. И броней, и стержнем, и смыслом – она была для него всем. А теперь он чувствовал себя обнаженным, уязвимым, лишённым всякой опоры.
Полпути Ромка ещё кое-как прошёл. Потом остановился и даже привалился спиной к дереву, пытаясь отдышаться. Головокружение стало таким, что казалось, он стоит на речном плоту, качающемся на волнах. В ушах пронзительно звенело, а перед глазами – то всё вдруг погружалось в густую тень, то, наоборот, вспыхивало ослепительно белым.
Ромка потерял счет времени и не знал, сколько он так простоял. Когда рядом остановилась машина, он даже не отреагировал, пока его не позвали по имени:
– Рома? Рома, ты, что ли?
Он узнал по голосу Потапова, заместителя матери. Мать его звала нежно и снисходительно Павлушей, хотя тот годился ей если не в отцы, то в старшие братья.
Но Павел Викторович на такое панибратство не обижался, даже, наоборот, был доволен, что Ромкина мать с ним вот так, по-простому.
Ромка облизнул пересохшие шершавые губы. Хотел сказать: да. Но вышел еле различимый сиплый звук.
Павел Викторович выскочил из машины с удивительным для его комплекции проворством. Невысокий и полный, с пухлыми румяными щеками и блестящей лысиной, он напоминал веселого колобка.
– Рома, что с тобой? Тебе плохо? Садись скорее. Может, тебя в больницу отвезти?
– Не, – промычал Ромка сквозь спекшиеся губы.
– Домой?
– Угу.
– Ну, давай я тебе помогу.
Павел Викторович подхватил Ромку за талию и повел к машине. Помог сесть на заднее сиденье. Потом, тяжело дыша, плюхнулся на водительское место. Достал из кармана пиджака безразмерный клетчатый платок, промокнул лысину. И только потом завел мотор.
Ромка вроде и не спал, но его одолевали какие-то жуткие видения. И дорога до дома показалась ему бесконечной пыткой. Амортизация в старенькой Ладе была ни к черту, да и водил Павел Викторович тоже не лучше: рывками. Газ-тормоз, газ-тормоз. Отчего Ромку несколько раз едва не вывернуло. А на каждой кочке подкидывало так, что ему казалось, что у него гремят и крошатся кости. На самом деле это громыхал какой-то хлам в багажнике Потапова.