Моонзунд. Том 2 - стр. 26
– Ошибаетесь. Польза России…
К завтраку вышел артиллерист Петряев; в жизни этого молодого человека, бабника и запивохи, давно уже что-то сломалось. Сейчас он развернул газету, отброшенную каперангом, вчитался в нее.
– Вот герой моего плана – Корнилов! В конце концов, стране нужен Наполеон… Если же нет Наполеона, пусть придет и владеет нами хотя бы Наполеончик. И он предстал во всей красе! Пусть у него лицо калмыка, неказист и кривоног, но в нем что-то есть…
Артеньев через плечо лейтенанта глянул в газетный лист (это была кадетская «Речь»). Корнилов требовал смертной казни на фронте, никакой болтовни – только дело. «Довольно!» – восклицал Корнилов в конце своего интервью.
– Я тоже за это, – согласился Артеньев. – Но почему Корнилов, едва став главковерхом после Брусилова, сразу же оголил фронт под Ригой? На что рассчитывает этот ваш Наполеончик?
Петряев в раздражении отшвырнул газету:
– Да пусть он сдает эту Ригу, пусть немцы прутся до самого Урала… Мы дошли до конца веревки, и так жить дальше нельзя!
Фон Грапф глянул на часы:
– Пожалуй, мне пора… кой-кого навестить, кое-что сделать. Я так занят, так занят… Кстати, сейчас в Москве готовится всенародное вече Государственного совещания, от штаба флота едет князь Михаил Борисович Черкасский. Центробалт нового состава, который столь удачно изнасилован адмиралом Развозовым, также посылает в Москву делегата. У меня имеется гостевой билет. Но ехать, кажется, не смогу: держит готовность.
– Дайте его мне, – неожиданно попросил Артеньев.
Каперанг с удивлением передал ему свой билет:
– Странно! Вы же политикой пренебрегаете.
– Мне интересно знать, что может сказать совещание, которое носит громкое название «государственного»… Благодарю. Съезжу!
Уходя, фон Грапф задержался в дверях, добавив веско:
– В дополнение к прежнему разговору – о пораженчестве. Прошу не думать, что в этом вопросе имеется примесь прогерманских настроений. Хотя и «фон», но я считаю себя русским патриотом[3].
– Это все равно, – ответил ему Артеньев. – В случае возникновения на мостике «Новика» подозрительной ситуации я вас, любезный Гарольд Карлович, просто застрелю и выкину за борт…
Грапф, криво усмехнувшись, вышел. Петряев спросил:
– Из чего ты его думаешь застрелить? Из пальца?
Сергей Николаевич сунул руку в карман кителя:
– Оружие – дело чести, и я не сдал его команде.
– Ох, как ты играешь своей головой!
– Что ж. Это моя профессия. Мы же миноносники… За эту вот «игру» я и деньги от казны получаю!
Москва, – петербуржец Артеньев никогда не любил этого города, азиатски вылупившегося на мир каланчами и куполами, расписанными, будто ярмарочный пряник, с его диким хаосом кривых переулков и проездов, немыслимых и пестрых. Душе петербуржца всегда ближе строгий порядок расчерченных линий еропкинских перспектив, колоннады храмов, почти античных, идеальная прямизна улетающих на Острова проспектов. Он считал, что Петербург – голова всей России, а Москва – ее жирное брюхо, плотоядно отвисшее…