Моонзунд. Том 2 - стр. 28
– Дорогу спасителю Руси! Дамы, господа… дорогу!
С улыбкой на маске серого лица Корнилов качался над Москвой, над ее несуразными колокольнями, – казалось, в этот момент он способен воспарить даже над Иваном Великим.
– Спаси нас от супостата и хама! – призывала его толпа…
Потом, когда людей разредило, Артеньев с Черкасским вышли на привокзальную площадь. Стали щупать отодранные с мясом пуговицы. Поправляли измятые воротнички и манжеты. Оба даже вспотели.
– Ну, старлейт, что скажете? – довольно спросил князь.
– Могу сказать одно: здесь не обошлось без талантливого режиссера. Кто это был – Санин, Мейерхольд или Станиславский, того я не знаю. Но режиссура спектакля была блестящей. Я – вовсе далекий от политики человек, и то у меня екнуло сердце.
– Погодите, еще не то будет! – посулил Черкасский.
К ним подошел незнакомый матрос – делегат Центробалта.
– Это как понимать? – спросил он, вконец обалдевший.
– Теперь у нас главный кто: премьер Сашка или главковерх Корнилов?
Черкасский сильными пальцами держал локоть Артеньева:
– Между нами говоря, я за Корнилова… А вы?
Государственное совещание! Было немало офицеров и солдат с фронта. Серая вшивая «кобылка» (как звали окопников) не определяла лица этого вече. И сам Керенский, открывший совещание, невольно стушевался… Внешне все выглядело прекрасно и даже респектабельно. В толпе делегатов мелькали визитки господ Гучкова и Милюкова; дыбилась на всех разлопаченная надвое борода князя Кропоткина; седая старуха Брешко-Брешковская хлопотала за кулисами, непрестанно жуя конфеты; были и «советчики» – Чхеидзе, Гоц, Дан; в длиннополом сюртуке, очень похожий на купца из Зарядья, похаживал психиатр Бехтерев; шлиссельбуржец Морозов был растерян; с виноватой улыбкой, словно попал в неприличную компанию, из которой никак не выбрался, бродил по коридорам знаменитый гидрограф-океанолог Шокальский с «Георгием» на шее…
Артеньев закрыл глаза, и в уши хлынули слова оратора.
Говорил профессор Соколов:
– …после ленинского бунта в Петрограде, после тяжелого поражения на фронте мы опомнились в этом зале (зал Московского университета загудел). Яд ленинства разлагает нашу национальную политику и ее главную опору – армию. Самого Ленина еще не было в России, а его идеи уже оказывали разрушительное воздействие на нашу общественную жизнь… Ленинство в армии пошло у нас от приказа номер один. Ленинство остается, как учение, целостным и законченным. Оно до сих пор верно лозунгу коммунистического манифеста: «У пролетария нет отечества!» Однако братства народов ленинская проповедь нам не принесла, и результатом разлагающего влияния большевизма явилось новое торжество германского милитаризма… Наша революция, – возвысил пафос Соколов, – была прекрасна, пока она была революцией народной, а сейчас величавый ее поток разделился на множество мутных, грязных ручьев. Если мы хотим спасти революцию, – закончил профессор, – мы должны вернуть ее к чистым национальным истокам…