Моонзунд. Том 2 - стр. 25
Дыбенке в тюрьме хорошо, конечно, не было. Человек сильной воли и выдержки, Дыбенко допустил ошибку… Когда Вердеревский принес ему секретную телеграмму из штаба флота, Дыбенко скрыл от матросов истину. Он свалил всю вину на министров Временного правительства. Личная ненависть к Керенскому затмила ему глаза.
Он хотел спасти честь Советов, а… спасать-то и не стоило!
Гнев Ленина сейчас был направлен не только против министров-капиталистов и министров-социалистов. Казалось, в равной степени ненавидел Владимир Ильич и… Советы!
Партия временно сняла лозунг «Вся власть Советам!».
Ленин писал: «В данную минуту эти Советы похожи на баранов, которые приведены на бойню, поставлены под топор и жалобно мычат». Потому-то Ленин и считал, что «лозунг перехода власти к Советам звучал бы теперь как донкихотство или как насмешка…».
6
«Новик» покачивало на двинской воде, зеленели лужайки Больдер-Аа, паслись задумчивые коровы на травке, а вдали смутно брезжила Рига… Рига! Неужели с ней можно расстаться? В улицы лифляндской столицы уже вступил царь-голод, уже стреляли по ночам, и кого-то казнили там – было не понять. Смутно! Нехорошо!
Фон Грапф утром спустился в кают-компанию – благоухающий, даже без погон, он был элегантен. В руке каперанга, украшенной перстнем, хрустела свежая газета. Попивая чай, обратился к Артеньеву, явно вызывая его на откровенность:
– А знаете, политика все-таки капризна, как испорченная женщина. Вы напрасно ею пренебрегаете – иногда она доставляет острейшие пароксизмы удовольствия.
– Назовите мне самое острое удовольствие.
– Пожалуйста, – охотно согласился фон Грапф. – Сейчас, после бурной вакханалии, я, как и многие мыслящие личности, стою за… Только не пугайтесь, – предупредил он. – Сейчас я сторонник поражения России в этой войне.
С грохотом отодвинув стул, Артеньев встал:
– Если вы хозяин на мостике, то здесь, в кают-компании эсминца, хозяином я! И я, Гарольд Карлович, не позволю…
– Постойте, – остановил его фон Грапф, – я же не сказал ничего постыдного. Это мнение многих. Все логично. Большевики были пораженцами при царе. Мы становимся пораженцами при революции. В этом заключен большой смысл, почти гениальный.
– Я не вижу смысла в поражении, и мне противно.
– Конечно, присяга не допускает военных людей до мысли о поражении, – толковал фон Грапф, – но зато политика допускает… Представьте, что кайзер вступил в Петроград. Что он делает? На безжалостном блюминге своих первоклассных дредноутов он в тончайший блин раскатывает русскую революцию… Кому польза?
– Германии, – ответил Артеньев с озлоблением.