Мое не мое тело. Пленница - стр. 30
Нордер-Галь поднял руку, затянутую в серую перчатку:
— Начинайте.
Вперед вышел один из офицеров, командовавший расстрельной командой. Пленников поставили шеренгой. Солдаты взяли оружие на изготовку. Приговоренные подняли головы, окидывали взглядом виссаратов, отыскивая Нордер-Галя. Молящие перепуганные глаза. У троих. Молодые. Кажется, им не было и тридцати. Ужасная, ужасная смерть. Четвертый смотрел с ненавистью и вызовом. Голубые глаза кололи ножами.
Я охнула, отшатнулась. Я знала эти глаза. Эти мягкие золотистые волосы, впитавшие солнечный свет.
Питер.
Он выпрямился, задрал подбородок и скалился, будто зверь, обнажающий клыки.
Питер… Я не видела его несколько лет, с тех пор, как он куда-то уехал из города. Нет, после того глупого романтического вечера мы вынужденно встречались, сталкивались то тут, то там. Он не упускал возможности меня уколоть, унизить, а я неизменно краснела со стыда. Он не получил «Пустельгу», и винил в этом меня. Я его ненавидела. Надменный взгляд, желчную улыбку. Я тогда будто прозрела и никак не могла понять, как он мог мне нравиться? Бабушка называла его маленьким испорченным гаденышем, повыкидывала все его кактусы.
Сейчас все это было не важным.
Питер изменился. Раздался в плечах, прибавил в весе. Из тонкого гибкого парня превратился в мужчину. Должно быть, теперь ему двадцать шесть… или двадцать семь. Эта неизбежная перемена лишила его юношеского очарования, миловидности. Остались лишь волосы. Даже глаза теперь выглядели иначе. Запали, будто спрятались под нависшими бровями. Он смотрел озлобленным загнанным зверем. Но каким бы он ни стал — это был наш Питер. Наш, свой. Уже одно то, что он не был виссаратом, снимало с него все былые грехи.
Он узнал меня. Я поняла это сразу, едва его взгляд соскользнул с карнеха и остановился на мне. Наверняка я тоже изменилась совсем не в лучшую сторону, но он узнал. И я готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не стоять здесь, в толпе врагов. Лишь бы не смотреть на то, что совсем скоро здесь произойдет. Я чувствовала такое бессилие, такую обреченность, такое отчаяние.
В это мгновение меня волновало одно: лишь бы Питер не подумал, что я с ними заодно. Это было важно. Очень важно. Хотелось кричать об этом, чтобы он услышал, чтобы знал.
Офицер подал команду, стрелки вскинули оружие. Вздрогнув, я опустила голову, как можно ниже, смотрела на носы своих башмаков. Хотела заткнуть уши, но посчитала, что это будет неуважением к приговоренным. Я должна была смотреть, чтобы поддержать в эту ужасную минуту. Но не могла.