Мизеус - стр. 23
– Убирается. Летом подрабатывает. Хорошая девочка. Всегда мне нравилась. Сколько ей? Большая, наверное, уже.
– Четырнадцать, кажется. Странная. Всегда одна. Ни с кем не дружит.
– Хорошая девочка, – повторила Квета. – Умная.
Новое занятие нашлось и у Анны. Она наблюдает за жизнью салона, словно там не салон, а логово любопытного зверя. Хозяин много курит, вечно торчит на улице без дела. Разумеется, Анна не сидит дома, прилипнув к окну. Что ей, заняться больше нечем? Просто выглядывает по возможности. Так, иногда.
– А что он? Хорош собой?
– Да, – призналась Анна и, слегка покраснев, засмеялась. – Этакий Мендельсон в юности. С лицом необремененным мыслями.
Раздражают Анну молодые женщины, мелькающие туда-сюда. Зачем им, молодым и красивым… сундуки? Впрочем, она не настолько глупа, чтобы не понять, к какому сорту мужчин относится этот сероглазый обладатель древнеримских ног.
– Если у мужчины много женщин, значит он хороший любовник, – выдала Квета с усмешкой старой сводни.
– Очередной миф, который женщина повторяет вслед за мужчиной, – с полной серьезностью возразила Анна. – Мужчины совсем задурили нам голову.
– Наверное, ты права, – вздохнула Квета. – Я рада, что стара. Современная женщина совершенно сбита с толку.
Однако сегодня Анна поняла, что гробы Бруно, эти расфуфыренные парусники смерти, добрались и до Кветиного дома престарелых.
– У нас новая дама, – сообщила старушка и осуждающе покачала головой. – Она въехала с собственным гробом. Мне кажется, она не в себе. Он у нее с рисунками. Знаешь этот старый мультик про крота? Вот. Хочешь, скатаемся, посмотришь. Она всех приглашает. Бедняжка. У нее нет кишки.
Сверкнув глазами, Анна покачала головой. В другой раз. Сердце вдруг зачастило, не хватало еще панической атаки…
Она поспешила уйти, чтобы не тревожить старушку.
Домой она возвращалась задумчивая. Общение с Кветой настраивало ее на философский лад. Милейшая старушенция. Принимает жизнь со спасительной иронией. Большое везение, говорит, что скрючило ноги, а не руки, руки-то важнее. Старается, квохчет, бодрится. Анна не могла бы ездить к ней, будь она разбитой, недовольной, боящейся смерти старухой. Анна окружала себя оптимистами. Не выносила нытиков, хотя сама, чего греха таить, любила побухтеть. Она плохо чувствовала себя рядом с людьми разочарованными. Избегала сломленных, как прокаженных, боялась их. В трамвае она в очередной раз посмаковала мысль о том, что у нее все хорошо. Уютный дом, прекрасный сын, добрая толстуха Юлька, любимая работа, мужчины время от времени баловали ее вниманием. Молнии теперь ударяли где-то рядом. Анна с легкой грустью подумала о двух школьных подругах, оставшихся в России. Обе рвали задницы на работе, у одной свекровь второй год лежит, у второй диабет у сына и что-то с ногами. Есть, к счастью, еще Толик, однокурсник, у него своя группа, своя банда, как он говорил, и каждый раз звал Аню: нужна флейта, баян, окарина, они играли все народное, фольклорное. Что ты там киснешь в своей школе, мы дадим тебе шляпу с пером, оденем в дирндль, ты будешь царица альпийских лугов, пастушкой в белых гольфах! И скидывал ссылки на их выступления, где он сам седой, постаревший, но длинноволосый и молодой душой, в остроносых туфлях и кожаном жилете, наяривает на укулеле, а рядом юная скрипачка подыгрывает что-то вакхическое.