Мистический рёкан на краю Киото - стр. 16
Тоео поднял зеркало, стал рассматривать его на ладони – в центре его оборотной стороны в потоках бронзовой воды плыла черепаха, через панцирь её проходила петлёй соломенная нить, а в небе над черепахой кружил журавль. Такое доке, подаренное с добрым чувством, обещало владельцу долгую, радостную жизнь, а подаренное с чувством злым, напротив, лишало и крепи, и счастья.
У покоев госпожи в коридоре ожидал Фудо. В руках он держал походный короб Тоео, а увидев и самого владельца вещей, приветственно закивал.
– Бонза Тоео, как я рад и мудрости вашей, и поручению. Бывало ведь, что и на край земли или без глаза, положим, без имени. – В этот момент снова заносился по рёкану гонга зов, сообщая о наступлении часа тигра18. – Вот, в самый раз. Облачайтесь скорее в своё непритворное, и проследуем в пустоту, в башню, где всё и решится.
Тоео не изумлялся уже прозорливости управителя, больше его беспокоили мысли о непременной расплате за случившийся обман. Он извлёк из короба доспехи ярко-алые, защиту на локти и голени эбонитовую, шлем воина с пунцовыми шнурами и широкими защитными крыльями, за который Тоео звали в бою «Государь лев». И предстал перед Фудо теперь не бонза, а воин спокойный и грозный, сжимавший в руках не знавший поражения смертоносный в два сяку19 меч.
– Из пучины боли и зла – в обитель духа и крепости. Следуй за мной, буси Тоео. – И Фудо направился в верхние пределы рёкана.
Третья башня постоялого дома ослепила Тоео и своими просторами, и огнями-потоками. Широкий церемониальный зал без сёдзи и комнат, открытый со всех сторон луне, продуваемый горными ду́хами, предстал Тоео после натопленных, тусклых пределов свежим и благостным, ясным от многочисленных огней, подвешенных под сводами крыши, линиями разбегающихся внутри медных торо.
В центре комнаты цвела нежным цветом широкая вишня, а вокруг неё всё пространство зала занимали стоящие в ряд друг за другом воины – буси готовились к смерти. Кимоно их были траурными, белыми20, волосы аккуратно собраны на макушках в пучки. Татами перед воинами были покрыты шёлком, на них покоились деревянные домики-подставки с блистающими священными танто21, связки свежих ирисов колосились в вазочках у изголовья ритуальных циновок.
– Сэппуку22! – невольно вырвалось у Тоео, и затаилась вмиг в пространстве зала особая тишина, торжественно пресеклось любое дыхание, любое моление.
Воины смотрели теперь на Тоео и точно ждали решительности и от него.
– Верные слуги меча, буси Тоео, – стал объяснять Фудо. – Не каждый достоин дойти до Башни Пустоты, не всем достаёт умений и характера. Но вот в чём неизменная прелесть: воины грубые, неприхотливые, пребывая в руках у смерти, находят в последний миг способности для поэзии. И это живая история, мёртвые не слагают стихов даже о новом своём гибельном доме. И чиновник, и разбойник становятся у предела поэтами. Сойдёмся с ними ближе. Дзисэй – короткий печальный стих – самое искреннее искусство для любого сердца. – И Фудо пригласил Тоео проследовать вдоль первого ряда смиренных воинов.