Мирное время-21. Премия им. Ф. М. Достоевского - стр. 33
– А зверьки долбанные достали, на полную дуру свои бельды-гульды врубают, отморозки. Терпеть не могу. Всех их долбить, как дядя Вова долбит. Что в Сирии! Тут их гасить, чтобы сидели тише травы. Что, не так?
Никто вслух не соглашался с Сашком и не оспаривал его слов. Так взрослые, бывает, не обращают внимания на рассуждения ребенка. Но Стоян каждый раз вздрагивал, начинал озираться, не услышали ли албанцы или цыгане.
Его пугало предчувствие, что раньше или позже Сашок зацепится с ними, а их тут в разы больше, чем «русских», и тогда станет совсем грустно, и дядя Григорис не выручит.
Это был один страх, первый страх.
Но был второй страх, перед самим Сашком, чьи внутренние процессы накопления злобы настораживали ограниченностью и целеустремленностью. Что еще может его возбудить? Стояну казалось, что Сашок нет-нет, а недобро, особенно отчужденно поглядывает на него самого, как-будто не признает «своим».
Когда обсуждали расширение НАТО, и Григорис упомянул Болгарию, Сашок напружился и тоже вставил, что, мол, чего ждать от тех ребят, которые на словах славяне, а по крови – давно турченята.
Стоян осознавал, что боится Сашка, не потому, что слабее, а по какой-то иной причине. Из-за того, что ли, что он по природе своей из более тонкой ткани сшит, чем Сашок, а тут, в тюрьме, чем ткань тоньше, тем ты более зависим от сотни обстоятельств? И от Сашка в том числе?
Страх перед Сашком стал даже заслонять иные мрачные обстоятельства пребывания в тюрьме.
«Странность. Сам ночами бог знает о чем думаешь, мыслями чуть не в петлю, чуть ни о том, как тупой ножик о стенку наточить и вену порезать, а Сашка боишься?» – даже немного преувеличивая, рассуждал сам с собой Стоян, когда оставался с вечером наедине.
А Михель – парень сметливый, если не сказать, ушлый. Приметил, как болгарин напрягается, щурится, стоит в общий разговор вступить Сашку.
– Одна дурная спичка сто бревен спалит. Целый дом. Так говорят у нас. Но ничего. Его скоро отправят в Зигбург. Или с кем-нибудь из зверьков подерется, так что его в другой корпус переведут. Здесь много дурных. А мы будем умные. Переждем, так? – оставшись со Стояном в коридоре, когда других «русских» уже закрыли в их камерах, решил успокоить болгарина Михель.
Но Стояну в искренность этих слов не поверилось. Сам-то Михель ничуть Сашка не опасается. Поэтому Стоян ничего не ответил и виду не подал, что расслышал эти слова.
Прошла еще и еще неделя, и ничего из-за Сашка не произошло, но страх перед Сашком не улегся, а мысли в иное русло не устремились. Напротив, с какой-то стати Стояну надумалось, что в его собственной судьбе что-то изменится, разрешится, как только Сашок отправится в Зигбург.