Минуты между нами - стр. 14
– Подглядывать, подслушивать – это удел неудачников, – цедит Кротов, продолжая неуклонно приближаться ко мне. – Твой удел, Ильина, верно?
Сглатываю. Когда-нибудь я наберусь смелости ответить. Когда-нибудь, но, видимо, не сегодня…
Во рту пересыхает, руки трясутся, а сердце в груди клокочет с такой силой, что вот-вот разломает рёбра.
Запах чужой мятной жвачки щекочет нос, а мерзкий смешок опаляет жаром ухо. Кротов так близко, что забываю дышать.
– Поверь, Ильина, я тебя уничтожу, если посмеешь открыть свой поганый рот…
Через силу улыбаюсь и распахиваю глаза. Куда больше? Даня и так сравнял с асфальтом всю мою жизнь! Ещё тогда, в девятом классе, он испоганил мою репутацию, лишил подруг, навсегда отвратил от меня Егора… Неужели ему мало?
– Хотя о чём это я? – Данила внезапно заходится в язвительном смехе, а я перестаю улыбаться. – С тобой же никто не разговаривает, никто тебя не слушает, никому ты не нужна. Хоть бейся головой об стену, твои слова – пустой звук. Ты такая жалкая, Лера, даже противно!
Теряюсь под недобрым взглядом болотно-зелёных глаз Кротова и непроизвольно начинаю дрожать. Здесь всё: и собственное бессилие, и страх, и осколки прошлого. Легко быть сильным, когда внутри тебя крепкий стержень. Мой сломан руками Кротова…
Горло дерут непрошеные слёзы. Вместо слов в свою защиту беззвучно открываю рот. Я столько раз тренировалась, чтобы достойно ответить Даниле, и вот он, шанс, но я его упускаю.
– Дань, опять ты нашу «мышку» травишь! – разряжает напряжение между мной и Кротовым бодрый голос Егора. Улыбаясь, как ангел, Лихачёв смахивает с глаз чёлку и бодрой походкой спешит к нам. Вернее, к своему другу.
– Что сказал Палыч? – Закинув руку на плечо Даниле, Лихачёв с нетерпением ждёт ответа.
– Упёртый баран этот Палыч! – цедит сквозь стиснутые зубы Кротов и, наградив меня на прощание предостерегающим взглядом, моментально меняется в лице. Для Егора из загашника достаёт улыбку, голос свой мерзкий переключает на дружеский тон и даже, кажется, расправляет плечи. – Никаких ворот.
– И что будешь делать?
– Играть, Горыч! Что мне остаётся?
– Но…
– Я справлюсь. Не впервой!
Запыхавшаяся, с раскрасневшимися от бега щеками, я возвращаюсь в раздевалку. Прямо так, на спортивный топ, натягиваю толстовку и, наспех сменив бриджи на любимые джинсы, хватаю рюкзак, чтобы поскорее сбежать подальше от школьных стен. Но в дверях сталкиваюсь нос к носу с Машей Голубевой. Когда-то, класса до девятого, мы были не разлей вода: настоящие подруги, почти сестры… Тогда ещё я верила в дружбу… Тогда мне казалось обыденным – без остатка растворяться в другом человеке и верить ему, как себе. Мы вместе играли в куклы, вместе постигали азы макияжа и делали неловкие шаги в поисках своего неповторимого стиля. Ходили в походы, магазины, кафе. Устраивали ночёвки. Под одеялом, крепко обнявшись и дрожа от страха, смотрели ужастики. Держали друг друга за руку, пока родители отчитывали нас за разбитые коленки и взятый без спроса велик отца. Позабыв об уроках, болтали о мальчишках и мечтали о любви, писали записки под носом математички и заливисто смеялись над глупостью Громовой. Теперь же Маша на пару с Улей смеётся надо мной. Время безжалостно разрушает любые замки из песка. Наша дружба с Голубевой оказалась одним из них.