Минтака Ориона - стр. 11
– Вот через то и пьют наши мужики беспробудно. Чтоб забыться, да! – резюмировала хозяйка.
Сергей натянул джинсы, пошарил ногами под кроватью в поисках кроссовок, но наткнулся лишь на грубые кожаные туфли с деревянной подошвой. Ничего не оставалось делать, промедление было, как говорится… Так, в джинсах да чужих туфлях на босу ногу, еще накинув на голое тело свою куртку, он выскочил во двор.
В конце дома, как его продолжение, располагался дровяной сарай, за ним – коровник да еще дальше курятник. Все было добротно сколочено, ухожено. В дальнем углу двора, на яме, Сергей обнаружил избушку с характерным запахом, нырнул в нее, не раздумывая.
Было довольно холодно, сыро. День занимался пасмурный, неяркий, как все остальные в конце ноября.
Никифор Лыков, выходя из хлева, где задавал корм корове и той, вчерашней лошаденке, споткнулся вдруг на пороге, ляпнулся на живот. Увидев Сергея, торопливо идущего через двор обратно в дом, резво подскочил, отряхнулся.
– А что, Сережа, – обрадовано предложил он, – на похмелочку тяпнем по стаканчику?
– Нет, что вы, Никифор Петрович, – возразил Сергей. – Мне вчерашнего с головой хватило.
– Да-а, – философски протянул Никифор, – слаб нонче мужик пошел. Оно, конечно, дело твое личное. Как знаешь.
С этими словами, да еще похлопывая его по спине, Никифор ласково втолкнул Шумилова в избу.
Вареная картошка с жареным луком показалась Сергею самой вкусной пищей, что ему до сих пор доводилось есть. А о таком молоке, что в глиняном кувшине поставила на стол хозяйка, вообще оставалось только мечтать.
– У нас в Москве, – сказал он, – либо два с половиной процента жирности, либо вообще порошковое. Иногда пьешь и молока не чувствуешь.
Гостеприимные хозяева молча переглянулись. Никифор Петрович потянул второй стаканчик медовухи, смачно так, с кряком, кинул в рот кусок парящей картофелины, неторопливо прожевал.
– А ты, Сереженька, по какому делу, стало быть, в Петербург идешь? – спросил как бы невзначай.
– Да вот… – начал было Шумилов, но потом вдруг подумал, что если станет что-то конкретное рассказывать, – мало что не поймут его крестьяне, а еще, того хуже, сумасшедшим посчитают. И он продолжил, стараясь упростить свою речь: – … хочу рисовать там. Художник я.
– Вона! – воскликнул Никифор Петрович. – Поговаривают, знатное это дело – людей рисовать. Большие деньги можно иметь за ремесло подобное.
– И я на то надеюсь, – просто ответил Шумилов.
– А у нас ведь, в деревне, свой художник тоже имеется! – воскликнула Мария Ивановна.
– Да кто? – переспросил Никифор. – Чего башку гостю дуришь?