Минтака Ориона - стр. 13
– Сергей.
– Ну, вот, стало быть, заходи. Фомка тут, при церкви, в кельюшке живет. Сейчас же и познакомитесь.
Еще через четверть часа Сергей Шумилов уже перебирал разные иконы, внимательно рассматривая их то на свету, то в тени. Тут были сурово-наставительные лица пророков, мягкие и светлые – чудотворцев и богоматери, глубокое и пронзительное – лицо самого Христа.
– Господи! – вырвалось у него. – Через двести пятьдесят лет этим произведениям цены не будет!
– А им и сейчас цены нет! – пафосно заявил Фомка Белый, маленький, верткий дьячок с ловкими руками и бегающим взглядом.
Сергей даже не смог для себя определить его возраст: то он на двадцать пять выглядел, а то на все сорок. Голос у Фомки был, правда, моложавый, со звоном. И манеры были не стариковские. Вот только заметил Сергей: говорит, говорит о чем-то суетливо, и вдруг остановится, как завороженный, смотрит в одну точку, будто видит там что, а потом отпускает его, снова – говорит, говорит.
– Меня интересует, какие грунты для живописи используются у вас, – сказал Сергей.
– То не секрет, – ответил Фомка. – На яичных белках, барин, токмо так, не иначе. От петухов вся живопись на Руси пошла.
– Это как?
– А вот: петухи, стало быть, кур топчуть? Известное дело. Те, опять же, яйца несуть. Да. А грунт из чего добывають, а краски чем скрепляють? Из яиц тех самых. Вот и петухи при чем!
– Да, – согласился Сергей, – логика железная.
– А ты, барин, сам-то что рисуешь? – спросил дьячок.
– Портреты и пейзажи.
– А показать сможешь?
– К сожалению, все мои работы в Москве остались.
– Жалко, – заключил Фомка. – Я в Петербурге раза три бывал, за красками ездил. Кое-что и своим глазом видел. Знаю, в цене там наш брат, художник. Особливо, когда лица хорошо получаются. От графьев да князей отбоя нет. Оно и понятно, полюбляють оне свои портреты, стало быть, имать. Может, даст Бог, и ты пробиться сможешь.
– А покажи свои? – попросил Сергей.
– А идем нáверх, – позвал Фомка. – Я прямо с колокольни рисую. Там все и храню.
Они поднялись по шаткой деревянной винтовой лестнице почти до самой звонницы, где была крохотная комнатушка за семь ступеней до верхней площадки. Тут у Фомки был и склад, и мастерская. Тут он размешивал краски, тут и хранил сои полотна.
Картины оказались маленькими (ну, где было дьячку натянуть большой холст?), нарисованы на них были поля и леса, холмы и реки, а еще домишки крестьянские, тонущие в зелени. Попадались даже одни и те же виды, но в разную пору года. И такая пронзительная даль была в этих нехитрых пейзажиках, такой необозримый размах и, вместе с тем, такая чистота и девственность, что Сергею Шумилову, повидавшему немало на своем веку, – захотелось расплакаться.