Милость к падшим - стр. 12
После столь краткой и вразумляющей речи многие, собравшиеся на площади, еще сильнее взрастили злобу на Константинополь и его власть. И не один подумал: «Вот ты уплывешь на своих кораблях, а мы тут посмотрим еще, какая вера и какой порядок нужны нам, а не вам, ромеям»[7].
Но Лизандрос, сопровождаемый Ксеноном и свитой, уже двинулся во дворец, где уже все было готово к пиру во славу победителя.
Свое искусство показали акробаты, затем выступил глотатель живого огня Керим, умеющий еще и выдувать пламя изо рта.
И вот настало время для пантомим Тамира.
С первого же появления Алоли все гости сразу же оживились. Ее легкие, мягкие движения, нега, с какой она расположилась, полуобнаженная, у ручья, заставили гостей перестать есть и пить. А появление охотника, сладострастно крадущегося к девушке, вызвало напряжение – у многих даже перехватило дыхание, когда хищник, изображаемый Та-миром, делающий непристойные жесты, набросился на Алоли. Тамир ловко снимал одежды с девушки, вот начиналась любовная борьба, и барабан рассыпал дробь, и тут, к всеобщему восторгу, появлялся живой медведь.
Боковым зрением Тамир видел, с каким вниманием следил за развитием действия Лизандрос, приподнявшись на своем ложе.
Казалось, он готов кинуться на выручку Алоли.
Но охотник в страхе бежал, а красавица гладила медведя. И он радостно рычал. Чтобы его успокоить, Алоли начала петь:
Тамир, притаившись за занавеской, скрывающей его от гостей, видел, с каким восторгом смотрит на Алоли Лизандрос.
Сработало!
Но жгучая ревность уже жгла сердце.
Вот началось сольное выступление Алоли.
Все песни ее были хороши, но особенно Тамир любил, когда она пела песню «Сила любви», которой ее обучила мать:
Эта была лучшая песня Алоли, и после нее она танцевала, ударяя в свои барабанчики, и уже совершенно покоренные ею зрители смотрели, как она, почти обнаженная, продолжает:
И после этого она легко, кошачьими шагами ускользала за занавес.
Гости хлопали в ладоши – и не только Лизандрос, но и дефенсор[9]Аксантос, и Наклетос, и другие участники пира.
– Эта египтянка, танцовщица, – начал Лизандрос, наклонившись к префекту.