Миллион алых роз - стр. 71
Марья удивилась поначалу. Чего я к ней припёрся? Да с первачом. И банкой килек в томатном соусе. Но долго объяснять ей не пришлось. Женщина с опытом. И немалым. Четырёх мужей в землю закатала. Быстро скумекала, что к чему. Засуетилась. Закудахтала.
Накрахмаленную скатерть вытащила из комода. Красного дерева комод. Немалые деньги можно получить. Если продать с умом. Хрустальные рюмки притащила. Хороший хрусталь. Старинный. Дорогущий. И тарелки не из дешёвых. Тех ещё времён. Вилки серебряные. Всё как полагается. По первому разряду. Так что мои кильки в томатном соусе смотрелись достойно.
Как иначе? Женитьба – дело серьёзное. Невеста первостатейная. И жених не завалящий. С богатым житейским опытом. Вся грудь в куполах. Это вам не какое-нибудь хухры-мухры.
Сели мы с Марьей за стол. Разлил я самогоночку. Хлопнули. Закусили килечкой в томатном соусе. Хорошо!
– Хорошо живёте, – говорю я Марье Евграфовне. – Богато. И откуда у вас, позвольте спросить, этакое великолепие? – И руками обвожу вокруг всех драгоценностей. – Вроде никогда не работали.
– От мужей досталось. Хорошие люди попадались. С достатком. Жалко, жили недолго.
– От чего же они померли, сердечные? Какими такими болезнями страдали? И как вы, столь мудрая и видная женщина, польстились на таких болящих? Неужели здорового мужика не смогли найти?
– А я на больных и не клевала, – Марья Евграфовна поджала губы. – Все мужики были видные. Ядрёные! Как боровики.
– Чего ж им не жилось, таким ядрёным?
– Таковая планида им выпала. Помирать во цвете лет.
– А от чего конкретно померли сии ядрёные боровички?
– От живота. Покушает вечером сердечный, ляжет спать, а утром, глянь, холодный.
– И все от живота померли?
– Все. Как один.
– А вскрытие было? Чего врачи говорили?
– Какое вскрытие? Чего зря утруждаться? В кишках копаться. И так всё ясно. Религия моя не позволяет делать вскрытие.
– Хорошая у тебя религия.
– Не жалуюсь.
И опять губы подобрала.
Однако самогон мы выпили, кильку в томатном соусе съели. Пойду-ка я домой. От греха подальше. Пока не поздно.
Но вот, обидно. Такая любовь была.
Такая любовь!
Чужая боль
Пятого марта мне стукнуло шестьдесят. В отделе кадров напомнили, что в стране безработица, молодые здоровые парни вынуждены болтаться на улице, занимаясь чёрт знает чем, вместо того, чтобы честно трудиться. Я всё понял и оформил пенсию.
Ребята с нашей бригады скинулись, я малость добавил, и мне купили цветной телевизор “Юность”.
– Смотри телик, Федотыч,– сказали ребята, прощаясь,– и не скучай. Все там будем.
Оно, конечно, верно. Беда в том, что я уже “здесь”, а вы когда ещё будете.