Миллион алых роз - стр. 70
– А если я? – спокойно ответил Титок. – Тогда что?
– А то, гнида, что я сейчас морду тебе раскурочу.
Сергей схватил Титка за грудки.
Я закрыл глаза. Не люблю крови. Страшно подумать, что сейчас будет с Титком. Но… за дело. Не стучи. Стукач – не человек. С ним и разговор соответственный.
Время шло. Ни шороха. Ни звука.
Я открыл один глаз. Затем другой.
Серёга всё держал Титка за грудки, а тот даже не шевелился. Не брыкался, не рыпался. Смотрел Серёге в глаза и, по обыкновению, молчал.
Это и сбивало Серёгу с толка. А может, руки не хотел марать. Отпустил он Титка и отошёл в сторону.
Молодые недоумённо переглядывались. Никто ничего не понимал.
– Зачем ты их заложил? – прервав неловкое молчание, обратился к Титку бригадир.
– Надоели, – кратко ответил Титок.
– Чем они тебе надоели?
– Ишачить на них надоело.
– Не нравится, так ты в глаза им скажи. Зачем закладывать? В одной бригаде работаем.
– Это они работают?
– Ну, это ты зря. Выпивают, конечно, не без этого, но и,.. – бригадир запнулся, – работают, – неуверенно добавил он. – Так что ты это дело кончай. Нам стукач в бригаде не нужен.
– А идите вы!.. – выругался Титок и смачно сплюнул. – Что с вами говорить? Разве вы люди? Хуже скотов. Только и разговоров: кто сколько выжрал и в какой канаве валялся.
– Ах ты, гнида, – очнулся Серёга. – Марш отсюда!
Он схватил Титка за шиворот и дал пинка в его тощий зад. Титок кубарем покатился по бетонному полу.
Больше мы его не видели.
Седина в бороду
Седина в бороду, а бес в ребро. Это про меня. Влюбился старый дурак. Да как влюбился-то. Жить без неё не могу. Ночей не сплю, белого света не вижу.
В кого, спрашиваете, втюрился? Да в соседку, Марью Евграфовну. В кого же ещё?
Но, с другой стороны, как не влюбиться? Сами посудите: отдельная приватизированная квартира на третьем этаже кирпичного дома, сталинка, пять комнат, огромная кухня, два туалета, кладовая, балкон и две лоджии, в прихожей хоть на велосипеде раскатывай.
Как устоять перед столь впечатляющими достоинствами? Тем более, возраст у Марьи Евграфовны самый подходящий. Восемьдесят семь лет. Замечательный возраст. Ещё понимает, где требуется подпись поставить. И на свете не заживётся. А если учесть, что мне шестьдесят семь… Целых двадцать лет можно пожить по-человечески. Студенток на постой пускать. Дармовые денежки закапают, и всё такое… Что и говорить, радужные перспективы наклёвываются.
Купил я у Никаноровны (это другая соседка, самогонщица) бутылку первача, взял в супермаркете банку килек в томатном соусе и – хвост трубой – к Евграфовне. Свататься. Как положено. Мы, люди старой закваски, знаем, как такие дела вершить полагается.