Метресса фаворита (сборник) - стр. 69
– Подтверждаете ли вы, Дарья Константинова, что присутствующая здесь Татьяна Аникеева оставляла вам на хранение яд?
– Я не… – Татьяна затряслась, отчего ее необъятное тело заколыхалось, точно студень, а розовые фестончики начали шевелиться, точно живые.
– Не отпирайтесь. Я ведь могу сейчас же пригласить сюда Прасковью Антонову и ее брата, а также других участников заговора. Не стоит лгать, душа моя, все давно раскрыто. Следствию интересно услышать лишь ваше добровольное признание.
– Ну, оставляли какую-то склянку. Да только вот тебе истинный крест, отец родной, не знала я, что в ней. Потому как к чужому добру сызмальства равнодушна. – Татьяна тяжело дышала, обмахиваясь откуда-то появившимся у нее в руках веером. – Меня спросили: «Можно у тебя постоит?» А мне что, жалко? Место есть.
– А как они вам объяснили, почему не желают держать склянку у себя?
– Параша сказала, госпожа Мин… Шумская завела моду обыски устраивать, найдет – так запороть может. А у меня она искать не станет. В ту пору Анастасия Федоровна мне очень поверялась. Я у нее, почитай, наперсницей была. Чуть что, за мной посылают-с. А я что? Я рада. Все веселее, чем дома-то целый день скучать-с.
– Так, если в пузырьке средство безобидное, отчего же они боялись его домоправительнице показывать? – Псковитинов переводил взгляд с Татьяны на Дарью, с Дарьи на Татьяну.
– Средство-то это того. Не от живота. А… – Дарья замялась. – Все ведь знали, что Минкина через постель графскую в большие барыни выперлась. Прежде-то, люди говорят, девчонкой голоногой бегала. Овчаркой… в смысле, за овцами ходила. Тятенька ейный – кузнец Федор-покойник, здесь все его знали. Когда его сиятельство ее – Минкину, стало быть, в Грузино привез, мы поначалу с ней даже какими-никакими подругами стали. Да-с, в ту пору она нос-то не задирала, это потом, когда Мишенька появился, пошло-поехало.
– Не забывайтесь, – постучал по столу Псковитинов.
– А я и не забываюсь. – Толстое лицо Дарьи раскраснелось и пошло пятнами. – Все скажу-с, и что хотите со мной делайте. Настька – конюхова дочь, на самом деле отец ее Яськой на цыганский манер звал, а все цыгане колдовать горазды. Вот она Алексея Андреевича и приворожила. Но его сиятельство – мужчина видный, он хоть от Настьки по собственной воле оторваться не смел, ибо колдовство у нее сильное, но нет-нет, на других девок или даже баб все же заглядывался.
– На тебя, что ли, заглядывался?! – без разрешения встрял Шишкин. За что получил предупреждение суда.
– Я женщина замужняя. Не обо мне речь. – Дарья подбоченилась. – Все видели, как барин смотрел на Парашу Антонову. Ей в ту пору едва шестнадцать исполнилось, а он уже глаз отвесть не мог. Так Настасья Федоровна что сделала, она ее к себе в горничные взяла, на глазах чтобы все время находилась. А до нее точно так же была на службу Аксинья Семенова принята. Первой красавицей на селе слыла, женихи толпами… А теперь тридцать лет в девках, ни мужа, ни деток, и еще столько же просидела бы, потому как, пока Аксинья красоты не утратила, Настька бы ее ни за что от себя не отпустила. Да вы посмотрите на ее комнатных девок, одна краше другой. И ни одна из них Алексею Андреевичу, насколько мне это известно, не досталась, потому как всегда на глазах, если что – может и запороть и на мороз ночью выгнать. И такое случалось. Была у них Надька… – Дарья махнула рукой. – Что тут скажешь, была, да и нету.