Методология исследования политического: основные подходы и направления - стр. 28

Но тут, прежде чем перейти к лингвистическому аспекту самого термина «политическое», полезно для наглядности привести небольшой пример. Давно известно, какую путаницу в осмысление такого понятия как «самодержавие» внесло, сохранившееся со времен В. Н. Татищева и Н. М. Карамзина, весьма узкое понимание данного политического феномена, характеризующегося в справочной и научной литературе как разновидность абсолютизма (автократии) [1]. Удивляться этому не приходится, поскольку изучение политической жизни России тогда, как и сейчас, шло в русле западной науки, готовой в любом ученом суде скорее быть обвинителем, чем защитником суверенной политической системы нашего государства. Поэтому, приняв за истину зауженное понимание самодержавия как автократии, западные аналитики стали трактовать данный термин в негативном контексте. Благодаря чему в их сочинениях Россия из духовно-политического центра славяно-православной цивилизации, служащего спасению нравственных основ мировой цивилизации, превратилась в «империю зла» (З. Бжезинский, т. Самуэли, Г. Зимон и другие). Понятно, что в такой «империи» смысловым синонимом понятия «самодержавие» могла выступать только его отрицательная противоположность – «самовластие» (autocraty), родственная по своему содержанию восточным деспотиям (despotism), хотя более верным следовало бы считать понятие «autostaty».

Согласно той же аналогии, Иван IV Грозный, благодаря которому политическая доктрина самодержавной соборности приобрела процессуальный характер, не пустив в Россию на институциональном уровне абсолютизм, получил на Западе прозвище «Ужасного» (Terible). Ученый люд романо-германской цивилизации предпочел умолчать о том, против кого была направлена «гроза» государевой власти, выставив царя неким безумцем. Ведь тогда бы пришлось говорить о политической власти России в контексте ее борьбы с непримиримой оппозицией, опирающейся на совершенно иной набор ценностей и целей, нежели тот, что был на вооружении господствующей политической силы. В первую очередь здесь речь пошла бы о политическом движении, проникшем на территорию Россию с Запада, создавшем так называемое «Новое учение» и стремящемся через него изнутри уничтожить последнее православное государство. Одновременно был бы поднят вопрос о «нестяжателях», решивших отказаться от всякой политической борьбы с враждебными православной государственности религиозно-политическими теориями и равнодушно взирающих на выгодную всем соседним державам гибель последнего суверенного оплота мирового православия. Заодно с этим пришлось бы решать важную проблему борьбы центральной власти с крупными феодалами типа Андрея Курбского, мечтающими (пусть даже ценой государственной измены) вернуться к удельно-княжеским порядкам и «распилить» собранную воедино Россию на удельные княжества.