Мажор. Сделаю тебя своей - стр. 19

Я будто вдохнула мелкую острую пыль. Легкие ранены, и не получается дышать.

Губы застыли в полуулыбке, а глаза наполняются влагой. Она щиплет, и в носу зудит.

– Такси.

Около нас останавливается желтая «Октавия». Вовремя. Мои руки трясутся, когда я подхватываю сына и пробую усадить его в автокресло.

В голове мерцает огненной вспышкой лишь одно желание – сбежать. Из города, из страны, с континента. Поселиться на Луне.

Заставляю себя двигаться, вставлять ремни в пазы, просить водителя помочь, несмотря на то, что Аверин рядом и сам тянет руки, чтобы застегнуть эти долбаные, растянутые ремни.

Мне жарко и зябко одновременно.

Паника накрывает и втаптывает меня в густую, непроходимую трясину из ощущений. Там темно, тихо, страшно и пахнет, как в тот летний день.

К счастью, начинается легкий дождь. Он гасит меня, успокаивает.

– Извини, – говорит искренне, чуть нахмурив брови. – Пока, приятель, – машет Арсению. Его улыбка тоже настоящая.

Удары сердца мощной ядерной волной сбивают все настройки. Кровь заражается виной. Нужно откачать литры красной жидкости из своего тела, пока не поздно.

Усаживаюсь рядом с сыном и спешу закрыть уже дверь. Меня слезы разрывают изнутри. Почему так? Почему? Ведь прошло пять лет! Пять долгих лет, за которые моя жизнь стала другой.

Я ненавижу Аверина уже только за это. Одно появление – и все сгорает как старая сухая тряпка. А она мне нравилась, тряпка эта.

«Рамиль получил по заслугам. У него была два срока: грабеж. Отсидел немного, но отсидел. Если вдруг ты не знала».

Аверин написал спустя минуту, как мы отъехали. Теперь я точно знаю: Стас ничего не знает о том вечере.

Перечитываю несколько раз. Экран яркий, заставляет щуриться. И слезы льются именно из-за этого, но никак не по мажору.

А ты получил по заслугам? За свою игру, Стас?

– Что ты задумал, Стас? – говорит, как выплевывает пережеванную жвачку. Становится противно.

– Хм… Жить свою жизнь. По своим правилам, – твердо отвечаю, не смещая взгляда. Я же сильный противник?

Стас.

Смотрю вслед отъезжающему такси, и за ребрами грызет и расчесывает все в кровь невиданное ранее чувство тоски и одиночества.

Нет, после нашего знакового расставания с Белинской я тоже был подавленным. Бросался на всех, огрызался. Замкнулся, как два провода. Тронешь – заискрю и убью.

Потом привык. Пообвыкся.

Ассоль помогла, хотя ничего, кроме каких-то дружеских отношений, у меня к ней было. Если вообще можно говорить о дружбе между мужчиной и женщиной. По сути, у нас ее и нет. Я не раз замечал влюбленный взгляд жены.

Поначалу она все скрывала, как за черной ширмой. Прокололась однажды, а я все же был наблюдательным. Работа обязывала.