Мажор. Сделаю тебя своей - стр. 21
– Да все со мной хорошо.
Не комментирую. Стою с этими таблетками в руках, и глазами продавливаю.
Да, я тоже так могу, отец. Научился. Учитель хороший был, с детства тренировал.
– Щенок, – хмыкаю на его реплику.
Папа забирает капсулы из раскрытой ладони и запивает водой.
– Я тебе сиделку найму.
– Только попробуй! – выкрикивает.
Ковыляя, идет в свой кабинет. Я за ним. Готов получить очередной выговор, что сделал что-то не так. В этот момент нужно просто кивать и поддакивать. Отец успокаивается, и я могу сказать хоть слово.
Ему лишь нужно выговориться. И да, делает он это в такой манере. Если не воспринимать все близко к сердцу, то все проходит идеально. Такой вот семейный вечер в семье Авериных.
Потом отец курит сигару и часто-часто пуляет в меня своим взглядом. Я что-то перебираю в бумагах и прекрасно чувствую его внимание на мне.
– Твой друг снова объявился.
Сжимаю карандаш. Тот трескается, разбрасывая невесомую пыль.
– Снова грабеж? – буквы перед глазами пляшут. Бурлящая ненависть брызжет изнутри фонтаном.
– А ты как думал? – со вздохом отвечает.
Мне мало информации. Понимаю, уже и незачем что-то знать, но я гонимый чувством мести. Она слепит, как уксусная кислота, пролитая на глаза.
– В розыске пока. Но по всем приметам и уликам он.
– Откуда информация?
Аверин-старший бросает такой взгляд, после которого мне становится все понятно.
– Надо было его еще пять лет назад засадить за то, что сделал, – шепчу под нос.
Гнев поднимается из живота к горлу, как муть со дна озера. Ил, не дающий моему телу функционировать.
Отец молчит. Это молчание о чем-то и про что-то.
– Скажешь, я неправ? – вскакиваю с места.
Удобное кресло будто обложено тлеющими углями.
– Или Белинский не решился? Удивлен, что это все же не случилось. Он ведь такой правильный и честный.
Снова вязкое молчание. Облизывает меня и затыкает собой органы дыхания.
Я завис. Как дурак уставился на отца.
– Саше нужно было говорить. Не замалчивать. А ты… не дал мне ей помочь!
Звучу жалко. Обвиняю. Хотя сейчас прекрасно знаю, что надо было отстоять свое право. Отстоять нас.
Нужно было тоже говорить. Орать, кричать, я не знаю…
А я молча принял рабские условия отца.
Ненавидел ли я его за это? Еще как. Но время шло, боль не утихала, лишь притуплялась. Потом авария. Взросление.
– Чтобы говорить, нужен повод.
Философ, блядь.
– А его не было?!
Грудная клетка, как у марафонца в сотом забеге. Она поднимается до мозга, опускается до кишок. И голову зверски кружит.
Все еще живо во мне.
– Ты чего-то не договариваешь?
– А нечего договаривать. Ты просил вытащить твою лисицу. Я сделал, как обещал. Меня мало заботило случившееся.