Матрёшка времени - стр. 7
Все это не мешало, но и даже помогало фаэтонцам эффективно осваивать и создавать новые технологии. Они быстро находили общий язык практически с любыми существами и, научившись путешествовать к звездам налегке, используя технологию временнОго обволакивания, могли спокойно находиться в любой атмосфере и за пределами ее.
Фаэтон отличался особенно живописными пейзажами, его атмосфера преломляла солнечный свет таким образом, что в видимом спектре различались еще три дополнительных цвета. Запечатлеть это явление было невозможно, поэтому большинство туристов со всей вселенной слеталось сюда именно для наблюдения этого поразительного эффекта, и очень многие из них оставались здесь навсегда. К тому же Фаэтон имел удобное расположение: телепорт Юпитер-6 располагался как раз на соседней к нему планете.
Межгалактический телепорт был открыт на Юпитере не так давно – бабушки на Фаэтоне помнили еще начало его строительства. И еще тогда космопорт получил свое неофициальное название – глаз Юпитера. Потому что портал телепорта действительно издалека походил на глаз. Сам же Юпитер был окутан плотным слоем тяжелых газов, благодаря чему интенсивные колебания пространства-времени при телепортах гасились в непосредственной близости к планете.
Вася Меркурьев закрыл и снова открыл изумленные глаза. Перед ним была стена с его космическими обоями, волшебный голубоватый свет исчез, голос тоже – музыка играла с того же места, что и до появления голоса, а на листе бумаге перед ним зиял очень подробно прорисованный Глаз Юпитера, с вылетающими из него кентаврами и серафимами в прозрачных пузырях. Василий откинулся на спинку кресла и глубоко вдохнул и выдохнул. Несколько раз. Потом широко улыбнулся: он всегда чувствовал, что выберут именно его. И пошел на кухню делать себе бутерброд с шоколадной пастой. Очень хотелось сладкого.
3. Всадники
Василий Меркурьев родился в Ленинграде и переехал в Петербург, не меняя места своего обитания. Он переехал не только в рамках города, но и в рамках страны: Советский Союз исчез, растворился и СНГ, и ничто почти не напоминало ему о прежнем времени, кроме, разве что, его полного тезки с призрачного Небесного тихохода.
Город из детства был темный, грязно-желтый, посыпаемый снежной солью и светящийся лишь летом, в июньские белые и августовские полнозвездные ночи. Город был покрыт плотным слоем пыли, окрашен охрой с ног до головы, и только на уроках истории можно было тайком представлять зефирный розово-золотой Зимний или блистающий черным полированным камнем Исаакий. Взрослея, Василий с удовольствием замечал признаки переезда в другой пространственно-временной континуум: сначала было большое наводнение – люди ходили по Фонтанке по колено в воде и руками вытаскивали рыбу, собирая в пластиковые пакеты. Потом сняли леса со Спаса-на-Крови, которые закрывали его на протяжении пятидесяти лет. Старушка-соседка кликушила: «Снимут леса – рухнет советская власть!» – как ни странно, так и случилось. Потом несколько лет Невский ремонтировали, и можно было ходить по главной улице города, преодолевая полосу препятствий, словно в компьютерной игре про Марио – перепрыгивая с камушка на кочку, по деревянной шаткой палке, за зеленую сетку, через лужу-реку, и – прыг – ты уже с Дворцовой оказался на Восстания, собирай монетки. После того, как откопали все кости и сокровища из-под Невского, дома стали понемногу перекрашивать в разные цвета, поставили фонари, соскоблили вековой слой человеческого жира и тлена, зимы стали светлее, лета – зеленее, и, войдя в двадцать первый век по римскому календарю, Петербург очистился и похорошел, переместившись в новый слой реальности.