Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология - стр. 95

– Хорошо, – согласился он, робко взглянул темными глазами на меня и стал рассказывать. – Я был в селе только одну неделю и за два дня до отъезда в Москву видел вашего отца. Он подошел ко мне, поздоровался и сразу заговорил: «Можно мне с тобой по душам поговорить?» – «Можно», – ответил я. «А ничего не будет за это, ежели я все тебе выскажу, что у меня на душе имеется, а?» – «Ничего не будет, – ответил я, – можешь всю правду высказывать». – «Я вот нарочно к тебе пришел, узнал, что ты приехал, и пришел. Поговорить мне с тобой надо. Можно ли с тобой по-хорошему, по душам разговаривать?» – «А почему же нельзя? Пожалуйста», – ответил я. «Я желаю разговаривать не так, как вообще с ораторами приезжими, а с тобой, откровенно, по душам. Ты знаешь нас всех и знаешь, как мы живем. Ты человек свой, и я к тебе как к своему подхожу, – постороннему я б этого не сказал, даже не только сыну, а дочери бы не сказал, а они у меня тоже, вроде тебя, большевики и отца позабыли». – «Почему?» – «Да не поймут. Подумают, что я кулак и контрреволюционер. А потом и начнется. А ты-то поймешь, и что я тебе наговорю не так – разъяснишь, и этим кончится». – «Ну, говори».

– «А ты не обманешь?» – «Да что же мне тебя обманывать-то?» – «Верю, верю, – проговорил он скороговоркой. – Так вот скажи: скоро вас свалят-та?» – «Как свалят?» – удивился. «Ну, как это сказать-то: свергнут, и на место вас другая власть придет?» – «Кого – нас?» – «Ну, вот, кого, будто не знаешь кого: большевиков-та». – «А что, это тебя очень интересует? – засмеялся я. – Недоволен жизнью? Ведь жить-то лучше стало? Война кончена, дети пришли домой, налог стал меньше, жить стало свободнее. Боишься за Советскую власть или чем недоволен?»

Я, облокотившись на стол, смотрела на Петра и слушала: он великолепно рассказывал и верно передавал голос отца. Я, слушая его, уносилась в родной дом, видела обстановку, крепкого, со звериной походкой рыжебородого старика. Петр продолжал:

– «Я не боюсь за Советскую власть. И жить стало хорошо. Ну мешают…» – ответил он. «Кто мешает?» – «А вот эта ваша молодежь. Больно ей воли много дали. Только она и горлопанит, а нам, старикам, никакой воли не дает: ваше дело, говорит, на печке огузья сушить». – «Только этим и недоволен?» – «Нет, и еще есть». – «А что еще?» – спросил я. «Все-таки обидели».

– «Чем же обидели?» – «Разорили». – «Ну чем же тебя разорили: ведь ты не хуже других живешь?» – «Да не хуже, а лучше: опять у Васьки Аристархова есть скотина, хлеб и червонцы заводятся» – «Так в чем же дело? Чем ты недоволен?»