Размер шрифта
-
+

Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология - стр. 26

– Мне объяснять нечего. Я понимаю отлично. Но она-то это воспринимает иначе. Она – не мы с вами.

Стрепетов развел руками и отвернулся.

Велярский хлопнул его по плечу.

– Ну, не расстраивайтесь, Стрепетов. Все уладится. Просто вы неудачно подошли. Через некоторое время попробуйте еще раз.

Стрепетов дернул головой.

– Ладно. Сделаем. А не выйдет так – есть запасный путь.

– Какой?

– Через его секретаршу, тов. Бауэр. Коммунистка, но тем не менее женщина.

Велярский захохотал.

– С вами, Стрепетов, не пропадешь.

– Главное – сама подошла. Вы Стрепетов? Да. Ждете тов. Сандарова? Да. Я его секретарша. Очень приятно. То да се. Поговорили. Хочу свезти ее в театр.

Вышли на улицу. Стрепетова ждал извозчик.

– Вы домой? Я вас подвезу.

Извозчик тронулся.

– Коммуниста надо брать умеючи. На культуру. В этом, батенька, весь фокус.

И хлопнул Велярского по колену.

XIII

Тумин и Велярская ушли со второго действия.

– Может, я ничего не понимаю, но это невыносимо скучно.

– Вы грубый пролетарий.

– Должно быть.

Вышли на улицу.

– Пройдемтесь пешком. Хотите?

– С удовольствием.

Тумин взял Велярскую под руку. Медленно пошли по бульвару.

– Вы замужем?

– Да. А почему вы спрашиваете?

– Так, просто. Интересуюсь.

– А почему это вас интересует?

– Да меня многое интересует, что вас касается.

– Например?

– Например, как вы проводите день? Что вы целый день делаете?

– Ничего не делаю.

– Решительно ничего?

– То есть делаю: читаю, гуляю, хожу в гости, в театр, к портнихе, за покупками.

– А муж?

– А муж занят своими делами. Приходит домой поздно, усталый, ложится отдохнуть, потом опять уходит. Иногда уходим вместе.

– Так что вы как бы не замужем?

Велярская засмеялась.

– Это и называется быть замужем. А быть вместе целый день называется иначе.

– Как же?

– Ну, я думаю, вы не настолько грубый пролетарий, чтобы таких вещей не знать.

Тумин крепче прижал ее руку к своей.

– Вы ужасно милая женщина, Нина Георгиевна. Я понимаю Пономарева.

– Уже?…

Они засмеялись и пошли еще медленней.

– Странный вы человек! Вы спрашиваете, что я делаю. А что я могу делать? Трудиться?

– А почему бы нет?

– Как? В какой области?

– У меня, конечно, может быть один ответ: в коммунистической.

– Пожалуйста! С громадным наслаждением; если это будет забавно.

– Очень мило! Если это будет забавно!

– Конечно. Если не забавно, то зачем я стану тогда делать.

Тумин нахмурился.

– Вот, вот. Тут-то оно и начинается.

– Что начинается?

– Черта, через которую не перескочишь.

– Какая черта?

– Женская. Все женщины такие. И самые квалифицированные – особенно.

– Я не понимаю, про что вы говорите.

– Я говорю про то, что забавного в коммунизме ничего нет и что поэтому у коммунистов нет настоящих женщин, а есть такие, которые давно забыли, что они женщины. Поэтому коммунист бежит к буржуазным дамам, корчит перед ними галантного кавалера, старается спрятать свой коммунизм подальше, потому что он, видите ли, незабавный, и понемногу развращается.

Страница 26