Мандельштам - стр. 6
ПАСТЕРНАК. Это смерть поэта, который не может писать, боясь последствий.
СТАЛИН. Мой секрет таков. В молодости я писал стихи[3]. Одно время хотел стать поэтом, как Пушкин. Хотел, клянусь.
ПАСТЕРНАК. Правда? И что случилось?
СТАЛИН. Что случилось? Я повзрослел, вот что случилось.
ПАСТЕРНАК. Вот в чем, значит, разница между вами и мной.
СТАЛИН. А кроме того, кто-то застрелил Пушкина. Так кому больше повезло, Борис? Мне или Пушкину? Или тебе?
ПАСТЕРНАК. Мне повезло больше, чем Пушкину. Никто меня не застрелил.
СТАЛИН. Пока – нет. Это шутка, Борис. Такой я шутник. Мог быть цирковым клоуном. Люди думают, что у меня нет чувства юмора, но как человек без чувства юмора может править русскими?
ПАСТЕРНАК. И о чем вы писали стихи?
СТАЛИН. Кто знает? О розах. Луне. Отсечении головы. Стандартный набор. Теперь я снова и снова перечитываю твои стихи, знаешь ли.
ПАСТЕРНАК. Правда? Для мне это честь.
СТАЛИН. И перечитывая их, спрашиваю себя, да о чем он говорит? Он говорит о пиве или он говорит об океане[4]? И если он говорит об океане, почему пишет о пиве? Почему ты просто не говоришь о том, что имеешь в виду?
ПАСТЕРНАК. Откуда мне знать, что я имею в виду, не услышав, что я говорю?
СТАЛИН. Что?
ПАСТЕРНАК. Я цитирую Йейтса. Великого ирландского поэта[5].
СТАЛИН. Не следует тебе цитировать ирландских поэтов. Лучше цитировать кого-то такого, кто знает, что он имеет в виду.
ПАСТЕРНАК. Иногда лучший способ описать одно – описывать совсем другое.
СТАЛИН. Так ты невысокого мнения о социалистическом реализме, Борис?
ПАСТЕРНАК. У меня нет разногласий с социалистическим реализмом, за исключением того факта, что никакой он не социалистический и никакой не реализм, а большинство тех, кто пишет в этом жанре, дебилы. В остальном все прекрасно.
СТАЛИН. Ты очень интересный человек, Борис. Иногда ты хочешь доставить мне удовольствие, а иной раз из кожи лезешь вон, чтобы попасть в беду. Тебе одновременно нужно левое и правое, черное и белое. Вот почему таким, как ты, никогда нельзя доверять. Если человек одержим политикой, ему доверять можно, потому что ты знаешь – доверия он не заслуживает. Ты знаешь, чего он стоит, потому что не стоит он ничего. Он перестал думать и вступил в партию. С преступниками я работать могу. Политиков со временем приходится убивать. Поэты более интересны, но разве можно доверять поэту? Он признает, что он – лжец, самим выбором профессии. И при этом мои самые любимые люди – лжецы. Это парадокс, и я ненавижу парадоксы, но парадоксы не пристрелишь, пристрелить можно только людей, а это еще один парадокс. Ты не думал, что я такой глубокий мыслитель, Борис?