Маленький человек из Опера де Пари - стр. 6
Порой коротышка замедлял шаг у прялки из «Фауста» или впадал в задумчивость перед рогом Роланда[6]. В этом море хлама, уровень которого прибывал с каждым музыкальным сезоном, возвышался манекен из ивовых прутьев – стройная поджарая фигура, глаза подведены чернильными стрелками до висков. Мельхиор избрал куклу своим идеалом – это был его единственный наперсник, его альтер-эго.
– Эй, привет! А я тут опять с ног сбиваюсь, по делу мчусь. Ламбер Паже, болван злосчастный, велел мне доставить пралинки[7] предмету его пылкой страсти… Эй, Адонис, ты меня слушаешь? – Охваченный внезапной яростью, Мельхиор пнул ивового человека. – Да сделай же над собой усилие, черт побери! Я тебе о ней уже говорил – воображала-задавака, которая только и умеет, что ногами дрыгать да руками размахивать. Она это, видишь ли, хореографией называет. Да ладно, ты же ее помнишь! Русская она, Ольга Вологда. На Розиту Мори зуб точит, из театра ее выжить норовит – вот удумала, со смеху лопнуть можно! – Ярость улеглась так же внезапно, как вспыхнула. – Всё, будь умничкой, Адонис, а меня служба зовет, – закончил он, похлопав манекен по руке. – Как с делами расправлюсь, пойду в «Комеди-Франсез» – там нынче девяносто пятую годовщину со дня рождения дражайшего Виктора Гюго празднуют.
Маленький человек поселился во дворце Гарнье в 1877-м, спустя два года после официального открытия, и знал как свои пять пальцев каждый камень фундамента, точный бюджет, отведенный под строительство, сумму, на которую была превышена себестоимость, число погибших и покалеченных при возведении здания и поименно всех художников, скульпторов и мраморщиков, нанятых для воплощения в жизнь замысла Шарля Гарнье.
Он выбивался из сил, поднимаясь и спускаясь по лестницам с первого этажа на седьмой. Там, на седьмом, над административными кабинетами, было его логово, его убежище – чуланчик с «бычьим глазом»[8], а внутри – медная кровать, молельная скамеечка и ларец с выложенным мозаикой из желтых стекляшек именем «Саламбо» на крышке. В ларце хранились сокровища Мельхиора, всё его добро и трофеи, добытые во время ночных вылазок в учебные залы: ленты, кружева, стоптанные балетки и прохудившиеся чулки (нельзя отрицать, что некоторые вещи вызывали в нем нездоровое возбуждение).
Чтобы пресечь пересуды, Мельхиору в конце концов пришлось легализовать свое присутствие – и договор аренды с правом продления позволил ему занять жалкие восемь квадратных метров на законных основаниях.
К себе в каморку Мельхиор пробирался со стороны бульвара Османа, старательно прячась от месье Марсо, вахтера, обитавшего в служебном помещении на первом этаже, где стены сверху донизу были увешаны фотографиями артистов. Фуражка, зеленый редингот с адмиральскими пуговицами, встопорщенные седые усищи как у Виктора Эммануила