Маленький большой человек - стр. 13
Шли мы недолго, минут пять-семь. По пути конвоиры поместили меня между собой. Затем один вошёл в блиндаж, перед дверью спросив:
– Товарищ капитан, разрешите?
Получив согласие, прошёл внутрь. Я следом, второй боец замыкал нашу маленькую группу. Втроём мы оказались в просторном, раза два больше, чем у лейтенанта Горкина, блиндаже. Но обстановка здесь была такой же: стол, пара табуретов, лежанка в углу, печь-буржуйка с дымоходом, ведущим в потолок. На столе снарядная гильза, переделанная под масляный светильник.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – вытянулся один из конвоиров. – Сержант Агбаев по вашему приказу доставлен!
– Хорошо, – ответил сухопарый офицер лет 45-ти, сидевший за столом. Перед ним лежала раскрытая папка. – Свободны. А вы, Агбаев, присаживайтесь. Разговор есть.
Конвоиры вышли, и меня порадовало хотя бы то, что у меня руки остались свободными. Ни верёвкой их не связали, ни наручниками не скрепили. «Значит, ещё не всё так плохо», – подумал я, усаживаясь на табурет. Незнакомый капитан поднял на меня глаза и пристально смотрел несколько секунд, изучая. Затем представился:
– Меня зовут Геннадий Васильевич, фамилия Новицкий. Я капитан СМЕРШ. Насколько понимаю из вашего личного дела, Кадыльбек Лукпанович, вы не впервые оказались в поле зрения органов?
Я заморгал от неожиданности. Как это «не впервые»? Тот, в чьем теле я оказался, – он что, преступник? Сам-то я ничего такого, предосудительного то есть, не совершал. Ни в обычной жизни, ни тем более здесь, на фронте. Ну, то есть было разок, что я ляпнул про товарища Сталина нечто неправильное. Вернее, с точки зрения текущей обстановки, а если рассуждать в общем… Нет, лучше не вспоминать, страшно. Тогда капитан Балабанов велел мне заткнуться и пригрозил отправить в Особый отдел, если продолжу в том же духе. Но не думаю, что комбат на меня донос настрочил. Иначе я бы здесь теперь не находился. В чём же дело, не пойму?
– Простите, товарищ капитан, но я не понимаю. Никогда ничем предосудительным не занимался, – ответил я.
– Разве? – усмехнулся Новицкий. – А вот здесь написано, что вы искали кого-нибудь, кто знает казахский язык. – Он кивнул на исписанную бумажку.
«Так вот ты какой, донос», – подумал я.
– Не знал, что в СССР предосудительно интересоваться родным языком, – сказал я.
– Интересоваться можно. Только нельзя забывать, что государственный язык в СССР – русский. А вам для чего в таком случае здесь, на фронте, казахский понадобился? – капитан прищурился.
«Да чтобы немцам шифровки писать», – подумал я язвительно, но промолчал. Только расстегнул карман гимнастёрки, протянул конверт.