Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - стр. 17

. Возможно, это тоже придумано задним числом – юный Меер послушно ходил с родителями в синагогу, да и в хедере, как мы знаем, был на хорошем счету.

Белостокское реальное училище. Открытка конца XIX в.

Революционные взгляды могли зародиться у него в реальном училище, куда отец, как истинный «маскил», отдал его в 13 лет после окончания хедера. Белостокское реальное училище было образовано из гимназии в 1872 году; там преподавали математику, физику, химию, естественные науки. Большое внимание уделялось техническому опыту: «Под руководством преподавателей, иногда инженеров, состоящих при известных сооружениях, заводчиков и фабрикантов, ученики знакомились с производствами на деле»[54]. Из гуманитарных предметов преподавались русский язык и словесность, немецкий и французский языки, история. Проводились уроки физкультуры и рисования, на каникулах учащиеся ездили на экскурсии в недалекую Беловежскую пущу, о чем потом писали сочинения. Училище считалось лучшим учебным заведением города, и его окончили многие известные белостокцы – например, советский журналист Михаил Кольцов (Фридлянд) и его брат, художник-карикатурист Борис Ефимов. Последний, встретившись с Литвиновым в 30-х годах, тепло вспоминал с ним об училище и его многолетнем директоре Александре Егорове по прозвищу Лысый.

Как обстояли дела при Литвинове, сказать трудно, но в 1902 году из 384 учеников 40 % были православными, 37 % – католиками, а иудеев было всего 10 %[55]. Большинство евреев, в отличие от Валлаха-старшего, не желали отдавать сыновей в «богохульное» заведение. Можно не сомневаться, что с межнациональными отношениями в училище были проблемы и юному Мееру приходилось разбираться с обидчиками. Друзей он, похоже, не завел, зато хорошо изучил русский язык – прежде с этим были проблемы, поскольку в семье говорили на идише. Еще он начал читать, однако к русской классике так и не пристрастился: хоть и говорил позже о своей любви к Толстому и Пушкину, но признавался, что предпочитает английских авторов. Лучше дело обстояло с политической литературой – в училище, как и во многих школах, взахлеб читали запрещенные народнические листовки и брошюры. В душе мальчика крепло во все века свойственное юношам желание бороться с несправедливостью, вырваться из душного окружения семьи и школы на волю.

Училище было четырехклассным, и по его окончании в 1893 году перед Меером встала дилемма. Он мог пойти по стопам отца – устроиться в банк, сделать карьеру, жениться и зажить обычной скучной жизнью. Но в те годы тысячи молодых людей по всей России делали иной выбор: уходили в революцию или (что характерно прежде всего для евреев) уезжали в Америку, чтобы воплотить там свои мечты. Надо сказать, что практичный Меер выбрал третий путь – пойти в армию вольноопределяющимся, то есть добровольцем. Представители этой категории тогда служили полтора года вместо обычных трех (для имевших среднее образование) и могли держать экзамен на офицерский чин. Правда, евреев недавно лишили этого права – им позволялось только унтер-офицерское звание, – зато после военной службы им было легче поступить в университет. Это, в свою очередь, было одним из способов вырваться из черты оседлости, которая с 1791 года не давала «лицам иудейского вероисповедания» селиться в Петербурге, Москве и других крупных городах.