Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - стр. 16

. Далее Литвинов говорит, что почему-то ему единственному из членов семьи разрешили навещать отца в тюрьме и это оставило «глубокий след» в его душе.

Н. Корнев в своей книге описал этот сюжет в слезливо-галантерейном стиле: «Дружная трудовая семья. Глава семьи, мелкий служащий, дома отдыхает от хозяйского произвола и рассматривает свой домашний очаг как некую надежную гавань среди бурного житейского моря. И вдруг глубокой ночью раздается грубый, наглый стук в дверь. В квартиру врываются царские жандармы. Происходит обыск, жестокий в своей бессмысленности, циничный в своих подробностях»[49]. Советский агитпроп всегда приписывал революционерам «трудовое» происхождение – например, отца Красина, высокого полицейского чина, в биографиях тоже называли «мелким служащим».

П. Раковская утверждает, что семья Валлахов, несмотря на обилие детей (не менее восьми от трех браков), жила довольно обеспеченно, поскольку ее глава был не простым клерком, а «человеком», или доверенным лицом, банкира Мейлаха, выполнявшим его важные поручения. Он имел большую квартиру на престижной Новолипской улице и пользовался уважением в городе. А вот хлеботорговцем он к тому времени уже не был (о чем пишет и Литвинов), и конкурент никак не мог на него донести. Х. Филлипс приводит более правдивое объяснение: после убийства Александра II полиция в разных, в первую очередь пограничных, губерниях на всякий случай хватала всех подозрительных, и «умник» Валлах, что вполне понятно, попал в их число[50]. А. Поуп, как обычно, придает истории фантастический оттенок: «У Валлаха было множество верных друзей, и толпа много часов ждала перед тюрьмой, чтобы приветствовать его освобождение»[51].

Тот же автор пишет, что арест отца превратил Литвинова (в пять лет!) в революционера так же радикально, как Владимира Ульянова – казнь брата. На самом деле все было куда сложнее. Литвинов вспоминает: «С раннего детства я стал интересоваться политикой, читал газеты. Я помню, мой отец с особой гордостью рассказывал, что я вот («мой маленький сын») могу перечислить на память все государства и даже всех министров. Я тогда к министрам относился с большим уважением, чем сейчас, когда я их знаю лично»[52] – фирменный литвиновский юмор. О своих ранних взглядах он пишет так: «Я очень рано стал тем, что можно назвать либерал-радикалом, читал либеральные газеты, возмущался мероприятиями царского правительства, полицейской властью. Очень рано я стал сомневаться в религии и помню, что одной из первых клятв, которые я дал себе в жизни, – это была клятва бороться с религией»