Маэстро - стр. 5
– Снимать будем здесь, – повелительно сообщила вдова, указывая на кресло возле стены. – Напротив окна самое лучшее освещение. Сзади портрет Марата Алиевича удачно дополнит кадр.
Артём хотел сказать, что сам может выстроить композицию. И сам выберет лучшее освещение. И вообще у оператора есть фонарь специальный над камерой. Но возразить не решился. Кажется, этой женщине было невозможно возражать. По комнате идёт, как будто по сцене. Спина идеально прямая, подбородок вверх. Что она пытается изобразить? Горе? В той среде, где вырос Артём, горе выглядело иначе. Оно могло быть тихим, затаённым, с перебиранием рубашек отца в неприкасаемом ящике комода. Или громким, истеричным, с попыткой кинуться в разрытую могилу, куда только что опустили гроб с телом брата, погибшего в Чечне. Но такого, величественно-театрального горя, Артём раньше не встречал.
Поставили камеру, закрепили микрофоны. Артём пристроился напротив и приготовился задать первый вопрос. Но спрашивать ничего не потребовалось. Едва оператор кивнул, что запись идёт, Агдавлетова заговорила сама.
– Мы прожили с Маратом Алиевичем двадцать пять лет. Знаете, если есть браки, заключённые на небесах, то наш был именно таким. Наша работа не позволяла нам ежеминутно находиться вместе, но не мешала ежеминутно думать друг о друге, чувствовать друг друга. Вполне естественно, что, когда он заболел, мне пришлось уйти со сцены. Кто-то должен был о нём заботиться. А сейчас? Сейчас можно было бы вернуться, ведь голос ещё есть, и поклонники не забыли. Но как, скажите, как я могу петь, если его больше нет?
Монолог получался долгим. И слушая его, Артём думал, как же сокращать отснятый материал. Агдавлетова говорила так стройно, слова лишнего не выбросишь. Как будто по писаному. Он сам, закончив журфак не последнего вуза в стране, так бы не смог. И кадр действительно получился красивый. Кресло с золотыми подлокотниками. Любимое кресло артиста, о нём она тоже рассказала. Портрет самого Агдавлетова на заднем фоне. Его пепельница на переднем плане. И забавная фигурка какого-то толстяка рядом с ней.
– Здесь всё как при Марате Алиевиче. И, мне кажется, будет правильным сделать в доме музей. Если правительство Москвы откликнется и поддержит эту идею… Я очень хочу, чтобы память о замечательном артисте, гениальном, не побоюсь такого эпитета, музыканте, жила. Его инструмент, его костюмы, а главное, его ноты и, конечно, записи могут вдохновлять не одно поколение исполнителей.
***
На подготовку передачи ушёл почти месяц: пока удалось отловить всех коллег Агдавлетова, на время посленовогоднего затишья разъехавшихся по тёплым странам, пока отсняли с ними материал, пока смонтировали. К тому же вдова потребовала, чтобы передачу перед эфиром обязательно показали ей. И теперь Артём без особого энтузиазма возвращался в неприветливый дом. Хорошо хоть добираться удобно, самый центр города. Своей машины у Артёма ещё не имелось, да и служебную по такому поводу не выпросишь. А мороз градусов двадцать. Держащая портфель рука уже закоченела. Вторую руку Артём предусмотрительно прятал в кармане дублёнки. И всё же, несмотря на погоду, он остановился в скверике напротив дома Агдавлетовых и закурил. Вдова наверняка захочет посмотреть всю передачу целиком. Ещё и ценные правки внесёт, как пить дать. А в их доме курить нельзя, она в прошлый раз сразу об этом сообщила. Мол, решительно не переносит табачного дыма. Потом, когда Артём собирал архивные записи, смотрел интервью самого Агдавлетова, ни разу не видел певца без сигареты. Как они, интересно, уживались?