Мадемуазель Лидочка, простите мой французский! - стр. 5
— А я тебя ему тогда отвезу.
— Меня не Роза. Меня Лида зовут.
2. Глава 2 "Босс, который не Hugo"
Я люблю машины. Серьезно, что ли? Нет, я люблю танки, блестящие литые танки. Люблю на них смотреть. Никогда не сидела в салоне. В салоне меня бы к такой тачке и не подпустили. Нас вообще с трудом пустили на тест-драйв, когда мы с Николаем Петровичем выбирали седанчик со всякими штучками-дрючками: камера заднего вида, складывающиеся зеркала, предупреждение про мертвую зону, паркинг-ассист… Ну, для такого супер-водителя, как я, и этого мало. Но что делать — жизнь в лице Николая Петровича заставила получить права: и здесь, и во Франции. Он сказал, что у него уже не та реакция, чтобы по российским дорогам с таким количеством дураков ездить.
Ну, я привыкла к комфорту — Лигоцкий как раз таки предпочитал седаны, с усмешкой поглядывая на вездеходы. Мы по болотам не шлялись, за грибами не ездили. Мы даже галлюциногены не принимали, как иные представители элиты. Мы с Данькой учились. И учились хорошо. Только я так и не научилась прятать эмоции далеко в сердце.
Но учусь. Даже сдала промежуточную аттестацию, когда на днях обнаружила на крыле моей трехлетней V-80 вмятину от сапога.
Ну кому чужой достаток жить мешает! Я паркуюсь так, чтобы любой пройти мог, а не только ведьма на метле перелететь. Господи — кому-то и через голову кувыркаться не надо, чтобы превратиться в козлов! В сказках, правда, было наоборот. Но мы ж не в сказке живем. Кто-то в сказке, типа Давыдовых, а мы в грязных дворах, где новые машины оставлять противопоказано. Против здравого смысла. Я чуть не заплакала. Чуть. На улице сдержалась. Только приложила руку к крылу, точно машине было больно, а я ее утешала.
А дома разревелась, но предложение выправить крыло отмела. Хватит тратить на меня деньги!
— Лидочка, родная, — попытался утешить меня Николай Петрович хотя бы словами и поглаживанием по стянутым в хвост волосам. — Это всего лишь кусок железа. Радуйся, что тебя не было в машине.
Я радовалась. И сейчас радовалась, опуская руку на дверь чужой машины. На кнопочку, чтобы выехала ручка.
— Нравится?
Хруслов задавал вопрос с таким самодовольным видом, будто был владельцем этого вездехода. Ты всего лишь водитель. А я не просто водитель. Машина записана на меня. Подарок. Два года мы как-то обходились такси. Да потому что в основном гуляли по городу пешком. Николай Петрович за этим сюда и приехал — за величественными зданиями, грязными дворами-колодцами, холодной красотой Невы…
Приехать в Париж и умереть! Ничего, в Питере сдохнуть куда легче. Вот, нужно убедить его лечь в больницу, пока не поплохело. Во Франции, сколько бы сын не умолял его сходить к врачу, Николай Петрович ни в какую не соглашался. Господи, ну только дураки из бывших могут считать нашу медицину лучшей из лучших… Была, до сих пор. До тех пор, пока на каждый чих больного ценник не повесили.