Любой ценой. Сборник историй - стр. 10

В синей дымке раскинулись передо мной пейзажи Земли. Болота, леса, реки, море. Я витал над Землей и увидел вдруг огонь и дым сражения. Я не понимал, что происходит. Всадники отличались от тех рыцарей, которых я знал. Они были облачены в мундиры с преобладанием красного цвета. На голове носили высокие шапки с пером. На боку солдат болталось холодное оружие, чем-то напомнив мне меч. Я понял, что тут страдание людей. Льется рекой кровь. Что муки смерти встречаются на каждом шагу. Вот бы прекратить это. А прекратить может только король. И вновь страстное желание власти, но с целью добродетели, завладело мной все цело. Я ринулся к королю. Но запас чувств мира, счастья и покоя подходил к концу. Нетерпения рок начал преследовать меня, ввергать в чувства неудобства и однообразия. Кольцо сжималось, я ощущал страшную жажду потребности рождения. Если рождения нет то наступает неудобство и жуткое однообразие…

Я витал вокруг императора, могущественного полководца распоряжающийся армиями и людскими жизнями. Он чувствовал беспокойство, но рождения моего не наступало. Терпение мое вконец извелось. Я стал перед выбором рождения, либо неудобства и однообразия, либо рождение в низшем существе (кошке, собаке, другом животном и так далее). Но дух мой был выше. Дух стремился к человеческому облику, либо к вечному однообразию, подобно ворчащим статуям. У меня еще был запас страданий накопленный прошлой жизнью, воспоминание о них помогали мне преодолеть неприятные беспокойства, и я с обидой на неудачу рождения и горечью разочарования оставил императора и погрузился в мир большого города среди каналов и парков. Мне было теперь все равно, лишь бы облечь себя в форму человека. Я не помню, как я попал в семью Петербургского мещанина, помню лишь, что родился в весьма состоятельной семье. Особенно запомнились мне высоченные окна в гимназии, сквозь которые сочился синеватый свет зимнего вечера. Я в форме гимназиста ждал, стоя у окна ее, свою первую любовь. Юношеские мечты все были поглощены службой в офицерском корпусе. Мне хотелось блистать, хотелось, чтобы она гордилась мной, а я мог бы распоряжаться судьбами вверенных мне людей. Но судьба распорядилась иначе. Отец отправил меня в университет на медицинский факультет. Я стал учиться на врача. С этого момента мне казалось, что она даже не смотрит в мою сторону. Но я глубоко ошибался. Она, почему-то ждала, жаждала встреч со мной. Я со временем понял, что быть врачом это благородно. Лечить людей, спасать их, избавлять от страданий, что может быть прекраснее. Я стал знаменитым врачом Петербурга. У меня были деньги, свой экипаж. Я женился на моей первой любви. Я был счастлив. Мы выезжали в театр. Нас приглашали состоятельные семьи. У меня были дети. Я располнел, стал тучным, страдал от одышки и однажды меня хватил удар. Так страшно было умирать в достатке, роскоши и знатности. Со мной уходил опыт хорошего врача. И я понял, что, страдая о потерянном земном благополучии, к чему стремишься всю свою жизнь, понимаешь и только теперь, что это не главное. Снова чувство неудобства и жуткого однообразия сковало меня. Страх, и страдание, порождало чувство раскованности полета в голубизну возникающего свечения. Там в пространстве я почувствовал свободу и счастье. И теперь я не стремился в своем рождении к власти, к деньгам, славе. Мне хотелось просто родиться человеком, чтобы воззвать людей положить конец страданиям, путем уважения друг друга. Путем уважения труда друг друга. Жить радостно, вот смысл моего бытия, с которым я стремился в современную жизнь. Меня понимали. Меня любили, и любили мы все друг друга. Мы клялись вершить добродетель на Земле. Клялись встретиться там в образе людей для того, чтобы рассказать другим, что жизнь вечна, она лишь меняет свой облик. Мы были счастливы, мы купались в радости излучаемой повсеместно, но однообразно. Хотелось земных ощущений бытия, борьбы. Но память о прошедших страданиях удерживала от воплощений на Земле. Снова смельчаки старожилы «ныряли» и уходили на Землю, увлекая своим примером остальных. Я решился, когда со мной не оставалось никого. И тут появилась она. Молодой совсем дух привязался ко мне. Я долго думал, искал в глубинах памяти, кто он? И нашел. Этот дух жил в теле одной ослепительно прекрасной девушки. Я помню стены древнего города. Она сидит под каменной стеной в страдальческой позе, протягивая ко мне руки. Ее пышные золотистые волосы и лазурные глаза устремлены ко мне. Я в колоне рабов приговоренных законом на вечное страдание у весла римской галеры. Мы безумно любим друг друга. И тогда поклялись быть на века вместе, чтобы не случалось с нами. И вот, спустя множество столетий я узнаю ее. Но мне пора уходить, и я ухожу. Она стремится за мной. И мы договариваемся о встрече и дружбе на Земле. Вновь я вижу прекрасные пейзажи Земли. Витаю у жилищ людей. И наконец, рождение. Здесь было родиться легко, и я родился. Память еще не стерлась. Я твердо решил быть мужчиной, но родился девочкой. Осознав это, я оставляю тело. Дух ее был рядом. Узнав, что я ушел с женского тела, она мгновенно заняла оставленное мной тельце новорожденной. Позже мне рассказывали повивальные бабки, что с новорожденной творилось что-то непонятное. Ребенок вдруг весь посинел и стал судорожно содрогаться. Его быстро накрыли черным платком. Когда дух вселился в тело девочки ребенок успокоился. Я пробыл в состоянии ожидания еще несколько лет, показавшихся мне минутами. Затем родился мальчиком. И родила меня Она. Она стала мне матерью, а я ее сыном. Она стала уважаемым человеком, и я был счастлив, пока мне не исполнилось четыре года. Когда я стал осознавать, как тяжело завоевать расположение людей. Как неузнаваемо изменился облик людей, некогда счастливые порывы моих товарищей. У одного, он родился женщиной, было трое детей. Он стал толстой неопрятной женщиной, стремление к добродетели, у которой, сводилось к еде. Чтобы дети были сыты, да добра было больше чем у соседей. Странный человеческий мир, непонятный мне. Я страдал. Поначалу не осознанно пугали меня вечерние лучи заходящего солнца, затем боязнь темноты пробуждала во мне картины прошлых жизней, являющихся в моих снах. О, как сильны впечатления от этих снов, приходящих в минуты горестных обид, причиняемых людьми, и как я становился от этих снов сильнее духом и уверенней в себе. Это вызывало не лестные реплики со стороны двоюродных братьев, что-то вроде: «Сильно самоуверенный. Пора его проучить!»