Люблю тебя до смерти - стр. 26
Илья замедляется. Тяжело дышит, стоит не двигается, обнимает меня. Ощущаю его в себе. Осторожно отклоняюсь, выпуская, и он выскальзывает. Поворачиваюсь в его руках. Налетаю на приоктрытые губы. И на поцелуй отвечаю, голым телом вжимаюсь в его грудь, обнимаю за шею.
Так нельзя делать.
Но у меня острая, крайняя необходимость.
Его руки мнут и тискают, не дают отодвинуться, вода льется на нас, в груди заходится стуком сердце.
И к нему другой стук примешивается, настойчивый, все громче - удары по двери.
Илья тоже это слышит.
Отрывается от моих губ и ладонью вытирает мокрое лицо. Выключает воду, шум стихает. И теперь отчетливо слышно - кто-то барабанит по двери домика.
Никита проснулся, точно.
Пришел, а тут...
У меня подкашиваются ноги.
Смотрю, как Илья встряхивает промокшую рубашку, с трудом натягивает ее на себя и выходит из ванной.
Я голая, и дрожу вся. Под ногами валяются разорванная майка и трусики, шорты, комком в углу кабины.
Срываю махровый белый халат с крючка и выглядываю в комнату.
Снаружи долбят по двери, не останавливаясь. Илья застегивает брюки, брякает ремнем, смотрю на его спину в облепившей белой рубашке, и меня трясет, вспоминаю шрам на его руке, и понимаю - он не врал тогда, он, правда, пытался отцу помочь, а я не поверила.
Ведь он такого наговорил про него, никто бы на моем месте не поверил.
- Ира! - рявкают снаружи. - Я знаю, что ты там!
Это не Никита.
Это Олеся.
Ее голос хриплый после сна и ночных посиделок, она там рычит почти.
Хочу попросить Илью не открывать, забрать меня отсюда, куда-нибудь, неважно, мне здесь оставаться нельзя, не будет у нас с Никитой никакой семьи.
Но я молчу, выдавить из себя эту жалкую просьбу не могу.
А Илья сдвигает в сторону защелку.
Отступает на шаг, и дверь распахивается.
Олеся столбом замирает на пороге.
Знала, наверняка, кого здесь застанет, и все равно, хлопает слипшимися ресницами и смотрит на мокрого Илью. Она даже не умылась, проснулась и прибежала, под глазами комки туши, лицо припухлое, длинные и тонкие светлые волосы не в привычном хвосте, а взъерошены, пушатся.
- Ну, это уже перебор, - она переступает порог.
Замечает меня, в халате и кедах, и на секунду теряется.
- Что вы тут делали? - вопрос звучит глупо и неестественно, напряженно, ее глаза сверкают, она зыркает на заправленную постель.
Илья оглядывается на меня. И в глазах спокойствие, оно с безразличием граничит, у него на лбу это написано - плевать ему.
Он снова смотрит на Олесю.
А я на его спину в мятой рубашке.
- Ничего не делали, - говорит он устало. - Трахнул я ее только что.