Луша - стр. 9
– Знаю, это заводские дома. Родные есть? Проверил, что за фрукты?
– Никаких родственников вообще. Оба воспитывались в детском доме по улице Речной, тридцать. В нашем местном архиве сказали, это был спецприемник для детей… репрессированных.
– Для детей врагов народа, – отчеканил полковник. – Личные дела принес?
– Вот это и есть самое странное. Никаких личных дел, Николай Иванович, по тому спецприемнику в архиве нет.
– Да ты что?! Это ж по нашему ведомству. Должны обязательно быть в архиве.
– В архиве предположили, что в сорок втором, когда немцы под городом стояли, многие учреждения документы жгли без разбора. Скорее всего, так они и пропали. В общем, всякие данные о происхождении и родственниках Николая и Татьяны Речных полностью отсутствуют. Единственное, как можно что-то на них найти, это запросить центральный архив в Москве, но это очень долго, их же, наверное, десятки тысяч…
Полковник усмехнулся криво и многозначительно. Тихий только сейчас с удивлением заметил, что Клыков дышит нормально.
– Десятки? Бери больше…
– Вот именно. Тем более не зная точных фамилий… На это нужно время.
– Времени нет! – отрубил он. – Счет у нас с тобой на часы. Ч-черт, ты понял, что Речные – это по названию улицы? Тогда ведь как? Фамилии им, отчества меняли и метрики выдавали новые… Дети врагов за родителей не отвечали. Погоди, улица Речная. Да это же ЗеЗе… Зона затопления. Водохранилище, когда строили… электростанцию в пятьдесят шестом, весь район и затопили. Великое переселение… из зоны затопления, с правого берега на левый. Как эвакуация в войну: по мосту на машинах, с узлами, чемоданами… Мы тогда ходили смотреть, как весь этот поток хлынул, и речка Ворожка – переплюнуть речка – превратилась в море. Стихия. Меня ж сюда из Казахстана перевели как раз в пятьдеят третьем, когда мое хозяйство закрыли…
Тихий знал, что своим «хозяйством» полковник Клыков, состоявший в органах с 1933 года, называл лагерь, «площадью в полторы Англии», где начальствовал много лет и о чем любил вспоминать в компании верных сотрудников. Как начальника его любили. Скор на расправу, но отходчив, без подкожности.
– Ну ладно, время поджимает. Самое главное: девчонку допросил?
– Лукерья Речная допрошена во время обыска в квартире. Полная несознанка: ничего не знаю, английский по самоучителю выучила… Самоучитель мы, правда, в квартире нашли, но невозможно по самоучителю… такое произношение. Семья рабочая, даже книг в доме нет.
– А мать совсем плоха?
– Совсем. Допрос невозможен. То бьется в истерике, то не реагирует. Да и девчонка тоже не совсем в себе. Бормочет про какую-то колоду карт. Осторожно бы надо.