Лунин, или смерть Жака - стр. 5
Кому отнесть?
Григорьев. И курева… писарю. (Визгливо.) Что смотришь? Русским языком сказал. Писарю отнесешь и в комендантской пол потом вымоешь. Вторую неделю полы не моешь! Если баба полы не моет, она и мух давить перестанет! (Ион выбежал.)
Марфа(задумавшись, сонно напевает, покачивая голой ногой).
В камере Лунина. Лунин, освещенный огарком; в полутьме сверкают мундиры, в стороне силуэт женщины.
Лунин. Их разбудят посреди ночи. Они только размякли во сне, но их повлекут на мороз… и плоть их, охваченная холодом, превратится в деревянную колоду. Но даже это бесчувственное дерево пробьет дрожь, ибо они поймут, что без них… там… свершается ужасное… Попались, господа, попались!..
Часы бьют полночь.
Три часа… Три часа – триста лет – три тысячи – все пустые слова. А есть только то, что сейчас. Сейчас я есть. Три часа. «Сейчас»… вечность. (Задумался.) Я решился… Есть удивительная загадка, господа: «Улетают слова, но остается написанное…» О, сколько изустных проклятий и воплей тщетно носятся, носятся по ветру! Они бросаются к нам в лицо… вместе со снегом… но мы слышим!.. Да-с… (Лихорадочно.) Но стоит записать… пригвоздить вопли к жалкому клочку бумаги, и… (Смех.) Ох, какая это загадка. Например: коли я сейчас составлю бумагу, полную противогосударственной хулы… и если сия бумага будет… будет уничтожена! Немедля! Сожжена!.. Все равно как-то непостижимо: «улетают слова, но остается написанное»… Как только я закрою глаза… лакеи… обнаружат эту бумагу! Захватят! Торжествуя, сожгут!.. Но сначала… сначала прочтут! Прочтут тайну! Прочтут, упиваясь, счастливо! И запомнят все хулы! Хулы на господина их! Ибо лакеи! А для лакеев нет ничего приятнее, чем когда хулят господина их!.. После чего в придорожных трактирах… потом в гостиных… в дворянских собраниях… а потом уже при дворе самом!., из уст в уста поползет сия исчезнувшая бумага! Ибо (кричит) «улетают слова, но остается написанное»!..Итак, тайну… я решился… я посвящаю свою вечность странному соединению пера с бумагой…
Он подходит к мундирам, но те отступают назад. Он вновь подходит, но те молча ускользают. Он бросается гоняться за ними, ока наконец Она – из темноты – не кладет ему руку на лоб… И тогда он тотчас успокаивается.
(Ей.) Разговаривать мне с ними – спасение. (Шепчет.) Господа, как спастись в тюрьме, ужаснее которой нет в России… Сердцу полезны страдания… Но разум угасает… в грязи, в вони, в мучениях, в обществе убийц и фальшивомонетчиков, где единственное зрелище – публичная порка, которую заставляют меня смотреть! Но я открыл: страдание – пища сердца… а пища разума? Беседа! Воображение! И вообще, господа, что такое воображение? Коли каждую ночь вы будете видеть сон, который есть продолжение сна предыдущей ночи… как вы отличите дневную реальность от сновидений! Воображение, господа, поверьте, это та же реальность! Ибо после публичной порки… после поручика Григорьева и убийц… возвращаясь в свою камеру, я в воображении учился видеть Магомета и Будду… Я научился беседовать с ними!.. И неужели вы думаете, я признаю после того реальностью физиономию поручика? Поверьте, воображение реальнее реальности!.. Вон там, на белом потолке… в воображении… сколько раз я чертил приплюснутый нос и лысину афинского философа. Я научился различать их одежду… И однажды, господа, когда в очередной раз захлопнулась дверь моей камеры… сразу… вон от того угла… легкой походкой… в белом плаще… почти без усилий моего воображения… шагнул великий Дант!.. Я явственно различал красную полосу на его лбу… от снятого лаврового венка!