Ловушка для стервятника - стр. 12
Красноармейцы неохотно смирились – не тот случай, чтобы идти врукопашную – и миролюбиво продолжили беседу. Вскоре очередь дошла и до Василия Хрипунова. Распахнув портьеру, он прошел в раздевалку, отыскал свободный шкаф, неторопливо стянул с себя гимнастерку и галифе, после чего, взяв тазик, потопал босыми ногами в разогретое, дышащее теплом помывочное помещение. Через матовые затемненные окна в мыльню тускло пробивался вечерний свет, освещая близко стоявшие бетонированные лавки и гладкий пол, покрытый кафельной плиткой. Шумно сбегала сливаемая вода; гулко гремели тазы, эхом отзываясь под самым потолком.
Василий Хрипунов отыскал свободную лавку, ошпарил ее поверхность кипятком, уложил мыльные принадлежности в тазик и отправился в парную. Едва он приоткрыл дверь, как в лицо ударил горячий и влажный воздух. В тесном помещении было сумрачно, небольшая лампа, горевшая вполнакала под самым потолком, едва освещала голых людей, сидящих на лавках.
– Поддай чуток, – прозвучал откуда-то сверху громкий голос, – а то уши заморозить можно.
Кто-то стоявший рядом зачерпнул ковшиком из большого бака воду и плеснул ее на раскаленные камни. Вода яростно зашипела, камни злобно затрещали, и к потолку поднялось облако раскаленного пара.
– Самое то, – довольно протянул сверху тощий мужчина в клубах пара. Голос, до этого просивший поддать пару, явно принадлежал ему.
Кожа понемногу привыкла к жару. Хрипунов растер ладонями грудь, освобождаясь от множества иголок, пронизывающих кожу, а потом поднялся на самый верх по влажной скользкой лестнице, потемневшей от воды и времени, где был самый жар. На самой верхней полке, прижавшись спиной к деревянной стене, грелся старик.
– А я думаю, у кого это такой голос командный. Оказывается, у тебя, отец? – изумился Хрипунов.
Старик довольно заулыбался.
– У нас в семье все голосистые. Как гаркнешь, бывало, так на всю деревню слышно. Я ведь в Империалистическую в артиллерии служил. Командовал 280-мм мортирой Шнейдера образца тысяча восемьсот сорок первого года. Голос мне очень помогал, когда команды отдавал. Всюду грохот, пальба, не слышно даже тех, кто рядом стоит, а мой голосище гремел так, что в соседней батарее был слышен.
– Значит, командиром был?
– А то! Меня за голос и взяли. В артиллерии безголосых не встретишь.
– Веничка своего не одолжишь, отец? А то все веники разобрали.
Старик взял веник и, макнув его в таз с водой, тщательно отряхнул.
– Бери, мил человек, – ответил он с улыбкой. – Мой веничек. Сам веточки с березки срезал, сам сушил, сам плел.
Жар прибывал, яростно покусывал тело. Василий привычно помахал веником у груди, нагоняя зной, а потом, когда кожа сделалась нечувствительной к пеклу, принялся нахлестывать молодое и раскрасневшееся от банной духоты тело.