Литературоведческий журнал №39 / 2016 - стр. 38

Шелехов (Г.И. Шелихов) – путешественник-первопроходец, осваивал так называемую «русскую Америку» (т.е. Аляску). Предприимчивый купец и наблюдательный исследователь Восточной Сибири и Дальнего Востока. Судя по эпитафии, сочиненной Державиным, несколько разочарован в земной жизни и наземных морях, возжаждав океана небесного. Если он не Христофор Колумб, то по некоторым признакам не менее чем наш Афанасий Никитин, некогда ходивший за три моря в поисках неведомого.

Первопубликация державинской эпитафии более объемна по сравнению с ее окончательным вышеприведенным вариантом текста и значительно менее удачна – настолько, что читаешь сомневаясь: ужели великий поэт мог писать такую нескладицу? Это касается впоследствии отброшенной концовки, которая выглядела далеко не лучшим образом:

Не «успокой», разумеется, а именно по-церковному – «упокой», от глагола «упокоить», а не «успокоить». В этой же заключительной строке понапрасну и без особой надобности отсутствует рифма к слову «упокой» и нарушено правило альтернанса. «Его ты душу» – фигура неловкой синтаксической инверсии. Или вот еще: «сокровищ», «сокровище». Разве что скудостью словарного запаса можно объяснить склонность стихотворца к использованию этого приема – двукратного повтора одного и того же слова, да еще и длинного, четырехсложного в своей начальной форме. Явлением того же порядка посчитаем неравнодушие автора к синонимии: «горних, неземных». Наконец, вопрос о предпочтении формы либо единственного, либо множественного числа: или «парус свой», или «паруса» – одномачтово или трехмачтово судно?

Отмеченными несообразностями пестрит лишь вторая половина текста, а первая – в полном порядке. Здесь стилистический почерк автора – державинский – вполне узнаваем. Подозревается участие одного и того же мастера в создании как эпиграммы (на Радищева), так и эпитафии (Шелехову). Септима эпитафии преобразилась в катрен окончательной редакции и уже одним этим уподобилась эпиграмме (для Радищева четыре строки и для Шелехова столько же). Сходство между ними стало бы еще более очевидным, если бы эпитафия (как и эпиграмма) была написана александрийским стихом, но такого не произошло: она выдержана в размерах вольного ямба. Еще одна лингвостиховедческая частность – в обоих стихотворениях допущено по одному гиатусу при сочетании имени существительного с предлогом: «со истиною» и «во океан». Эффектное зияние «душу упокой» осталось вне рассмотрения ввиду крайней сомнительности державинского авторства, о чем уже шла речь.