Литературоведческий журнал №39 / 2016 - стр. 40
Здесь есть акростих, сложенный первыми буквами каждой строки, если их читать по вертикали сверху вниз: РУИНА ЧТИ. Форма настолько изысканная, что ее трудно, хотя и приходится принять всерьез. Вообще же Державин был умелым мастером этой формы (см. его стихотворение «Князь Кутузов-Смоленской»). Но как понять слово ЧТИ в акростихе? Что касается слова РУИНА, то все ясно: это галлицизм, заимствование из французского, по-русски «развалина». Но не сразу поймешь, кому, кого и как надо чтить. Может быть, никого и никак, если ЧТИ не глагольный императив, а родительный падеж единственного числа имени существительного и тогда смысл акростиха – «руина чести», т.е. честь порушена. Пример из «Слова о полку Игореве»: русские воины богатырствуют, «ищучи себе чти» (ища себе чести). Интересен случай автореминисценции в прощальном творении поэта: своего рода оглядка на времена почти сорокалетней давности, когда Державин сочинил стихи «На смерть князя Мещерского», начинающиеся знаменитой строкою «Глагол времен! Металла звон!» Миновали декады, и вот, пожалуйста, – снова: «Река времен», и опять-таки (там и здесь) в начале текста. Оценим также по достоинству троекратный неударный слоговой повтор «ре» в первом стихе – сделано с блеском. И еще – ловкая игра с понятиями «времен» и «вечности», жертвами которых поочередно становятся «все» и «вся». И что «особенно важно, никакой искусственности, от которой непросто уберечься сочиняя акростихи или вообще увлекаясь правилами версификационной эквилибристики и фокусами стиховых форм.
Попробуем теперь выявить ряд восьмистиший (но не октав!), в которых прослеживаются мотивы смерти. Такого рода линеарность предпочтена множеству других вариантов. Традиция складывалась усилиями Радищева (стихотворение «Молитва») и Державина («Река времен»). Дальше – больше. Пример старших оказался действенным для последующих русских поэтов. Несколько прискорбных названий: «Последние стихи» Веневитинова; «На смерть сына» (Рылеев); «Милый друг, я умираю» (Добролюбов); «Зимние вьюги завыли» (Михайлов); «Я примирился с судьбой неизбежною» (Некрасов); «Над свежей могилой» (Надсон); «До свиданья, друг мой, до свиданья» (Есенин); «Любит? не любит? я руки ломаю» Маяковского; «Вскрыла жилы. Невосстановимо…» Цветаевой; «Старцу надо привыкать ко многому» Сельвинского…
Смерть поглощает младенца и старца, жениха и невесту, странника и поэта, самоубийцу и жизнелюба; «народы, царства и царей» (по Державину). В каждом из перечисленных здесь восьмистиший имеется свое «memento mori», и сам Державин, несмотря на веселый нрав свой и редкостное умение радоваться жизни, предрек всеобщность закона о неминуемой гибели человеческого бытия.