Литературоведческий журнал №38 / 2015 - стр. 2

, о чем, судя по эпизоду посещения Дон Кихотом барселонской книгопечатни, описанному в LXII главе Второй части, где среди других готовящихся к выходу в свет книг он находит и сочинение Авельянеды, Сервантес знал или догадывался. Как будет показано далее, эпизод в книгопечатне – очередное проявление весьма вольного обращения писателя с хронологией: ведь еще в LIX главе Второй части было рассказано о встрече Дон Кихота и Санчо в придорожной гостинице с двумя кабальеро – доном Хуаном и доном Херонимо, читателями уже вышедшего в свет романа Авельянеды.

Это первое прямое упоминание о фальшивом «Дон Кихоте», или «Лже-Кихоте», во Второй части «Дон Кихота» подлинного подвигло ученых к логичному умозаключению: Сервантес познакомился с романом Авельянеды как раз накануне или во время работы над LIX главой, т.е. в конце лета – начале осени 1614 г., когда ЛК появился в продаже7. Неудивительно, что в заключительных главах Второй части будут не раз возникать образы и мотивы, сходные с теми, что фигурировали в романе Авельянеды. Так, знатный барселонский горожанин дон Антонио Морено (т.е. «смуглый», «чернявенький», «мавр»), пользующийся приездом забавного сумасшедшего, чтобы устроить из его приезда веселье для своих друзей, да и для всех горожан, явно напоминает гранадского кабальеро-мориска дона Альваро Тарфе, «режиссера» третьего выезда Дон Кихота в романе Авельянеды; говорящая волшебная голова, хранящаяся якобы в доме дона Антонио, напоминает о голове великана Брамидана, бросающего вызов Лже-Кихоту во время застолья в доме дона Карлоса, сарагосского друга и «сообщника» дона Альваро… Уже неподалеку от родного села (II, LXXII) герой Сервантеса встречается на постоялом дворе и с самим доном Альваро, переселившимся из романа о поддельном Дон Кихоте в жизнь Дон Кихота подлинного: дон Альваро самолично удостоверяется в фантомности своего «протеже» (выходит, и в собственной фантомности тоже?). По всему видно, что начиная с LIX главы Сервантес не только не думает скрывать своего знакомства с текстом писателя-узурпатора, но для его осмеяния и разоблачения открыто вводит авельянедовские образы и сюжетные мотивы в свое повествование, предлагая их собственную интерпретацию или прямое опровержение.

Значительно труднее объяснить сходство с мотивами и образами романа Авельянеды многих эпизодов и образов из предшествующих глав ДК 1615, к примеру таких, как вмешательство Дон Кихота в действо, разыгрываемое в кукольном театрике маэсе Педро (XXV–XXVII), которое дублирует вторжение Лже-Кихота на устроенную во дворе корчмы (так – в переводе А.С. и М.А. Бобовичей) близ городка Алькала-де-Энарес импровизированную сцену, на которой актеры-постояльцы репетируют историко-героическую комедию Лопе «Отмщенное завещание» (El testimonio vengadо). Очевидно функциональное (ролевое) сходство образа домоправителя в «замке» герцогов, устраивающего в романе Сервантеса театрализованное ночное явление Мерлина в обличье Смерти и Дульсинеи, а также другие проделки, с образом изобретательного секретаря-шутника дона Карлоса у Авельянеды, или наставительных речей герцогского духовника в ДК и священника Мосена Валентина в ЛК… Спуск Дон Кихота в пещеру Монтесиноса, кажется, инспирирован намерением Лже-Кихота освободить рыцарей и волшебницу Урганду, томящихся в заколдованной пещере (XXII), а также его речью (XXIII), в которой упоминаются и «пораженный тяжелой раной Дурандарте», и Монтесинос, который собственными руками вырезает у Дурандарте сердце, которое затем доставит Белерме. Готовность сервантесовского Санчо, который никогда не брался за оружие, вступить в сражение с оруженосцем Рыцаря Леса, кажется, отражением гнева авельянедовского Санчо, разыгрывающего мнимое желание сразиться с черноликим оруженосцем великана Брамидана (XXXIV).